Идрис Шах

Чудесный караван


Сказка о городе дыни
Правитель некоего города в один прекрасный день решил, что неплохо было бы соорудить триумфальную арку, а потом проехать через нее со всей пышностью и великолепием, на кои он был способен, дабы внушить своему народу еще большее уважение к персоне правителя. Но когда наступил этот долгожданный и великий час, случилось нечто ужасное и небывалое - корона слетела с головы правителя, так как арка была недостаточно высока. Правитель, обуянный праведным гневом, тут же распорядился, чтобы виновник, то есть главный строитель, был немедленно повешен. Тотчас же впопыхах смастерили виселицу, но когда главного строителя подвели к эшафоту, несчастный возопил, что во всем виноваты рабочие, которые строили злополучную арку. Правитель, не желая изменять свойственному ему чувству справедливости, призвал к ответу рабочих. Однако и они избежали наказания, обвинив во всем каменщиков, якобы те делали кирпичи неправильных размеров. Каменщики же ответили, что они следовали указаниям архитектора. Ну а тот не преминул напомнить правителю, что его светлость в последнюю минуту сами изволили подправить планы, что и изменило их. - Призовите судью, мудрейшего из мудрейших в нашей стране, - воскликнул повелитель, - ибо перед нами, бесспорно, наитруднейший вопрос и мы нуждаемся в его совете. Мудрейшего вскорости доставили в присутствие светлейшего, доставили потому, что мудрейший едва мог стоять на ногах, настолько он был стар, поэтому, как считали горожане, и настолько же мудр. -Несомненно, - покряхтел старец, - что истинный виновник должен быть наказан, а в данном случае, и это очевидно, наказана должна быть сама арка. Услышав столь мудрую мысль, правитель радостно захлопал в ладоши и распорядился, чтобы арку тут же привели на эшафот. Но только подданные кинулись исполнять волю светлейшего, как кто-то из советников заметил, что арка эта есть нечто такое, что прикасалось к августейшей монаршей голове, а посему не может быть осквернена веревкой палача. И надо же в эту минуту случиться несчастью: совершенно истощенный от столь немыслимого для его лет напряжения, наимудрейший испустил дух, и собравшиеся уже не могли более прибегнуть к помощи его мудрости, чтобы выбраться из нового затруднения. Тут знатоки законов не ударили лицом в грязь и объявили, что нижняя часть арки, которая до августейшей особы не касалась, может быть повешена за проступок всей арки. Но когда палач попытался было втиснуть арку в петлю, оказалось, что веревка слишком коротка.. Вызвали вязальщика веревок, но он, не долго думая, взвалил вину на плотников, сказав, что веревка вовсе не коротка, а вот виселица слишком высока. -Толпа возроптала, - забеспокоился светлейший, - посему надо поскорее решить, кого повесить. А рассмотрение более прозаических вопросов, таких, как виновность, подождет до лучших времен. С удивительной быстротой перемерили всех жителей города, но оказалось, что среди них был лишь один человек, достаточно высокий для этой виселицы. И был это не кто иной, как сам светлейший. Так велика была радость толпы нашедшемуся-таки подходящему человеку, что правителю ничего не оставалось делать, кроме как смириться со своей участью, и... его повесили. Слава Богу, удалось отыскать хоть одного, - облегченно вздохнул первый министр, - а то ведь, не удовлетвори мы этот сброд, они, чего доброго, не постеснялись бы и саму корону осквернить! Но тут возникли более серьезные вопросы, ибо в ту же секунду все осознали, что повелитель-то мертв! - В согласии с обычаем нашей земли, - закричали на улицах глашатаи, - первый же человек, вошедший в городские ворота, должен будет назвать имя нашего будущего повелителя! Не успели еще смолкнуть голоса глашатаев, а в ворота города уже вошел человек. Кто бы, вы думали, это был? Идиот! Да, да, это был идиот, и он, как вы догадались, ничем не был похож на тех разумных граждан, с коими мы уже познакомились. Поэтому, когда его спросили, кому же отныне быть правителем, он, ни секунды не мешкая, ответил: "Дыне". И сказал он так лишь потому, что ни о чем другом никогда и не думал, ведь больше всего на свете он любил именно дыни и на любой вопрос отвечал - "дыня". Так-то вот и случилось, что самая обыкновенная дыня была коронована со всеми приличествующими этому событию церемониями. Было это много-много лет назад. Но и по сей день, когда путники, боясь обидеть, осторожно спрашивают жителей той земли, отчего их король так похож на дыню, больше даже, чем на человека, те отвечают: - Да так уж повелось. Его светлости, видимо, очень нравится быть дыней. И мы, конечно же, не будем ему мешать оставаться дыней до тех пор, пока у него не появится какая-нибудь другая прихоть. У нас в стране он может быть кем угодно. И покуда его светлость не вмешивается в наши дела, это нас вполне устраивает!
Высокомерный и великодушный
Некий очень богатый человек, звали его Халил, даже далеко за пределами родной страны славился умением в одно и то же время совмещать в себе два качества - высокомерие и щедрость, которые многими людьми принимаются за основу уравновешенного характера. Был у него приятель Азиз, купец и тоже весьма состоятельный человек, но однажды из-за какой-то неудачной торговой сделки дела Азиза пришли в упадок и совсем уже грозили катастрофой. И тогда Азиз позвал своего сына Али и сказал ему: -Сын мой, ступай к высокомерному, но щедрому Халилу, скажи ему, что я, твой отец, послал тебя и спрашиваю его, не будет ли он столь великодушен, чтобы одолжить мне хотя бы одну верблюжью кладь серебра, которую я возвращу с выгодой для него, когда дела мои снова пойдут на лад. Али тут же отправился ко двору Халила. Когда он приехал, его провели в приемные покои, где восседал хозяин. Но в этот час Халил был настолько надменен и напыщен, что не удостоил юношу даже взглядом, да и сидел-то он, отвратив лицо свое от всех гостей. Так протянулось несколько часов, прежде чем Али сумел передать просьбу отца. Халил взглянул на юношу с неописуемым высокомерием и вдруг закричал: -Прочь, прочь, чтобы и духу твоего здесь не было!Когда униженный и оскобленный юноша понуро брел через двор этого негостеприимного дома, кто-то вложил ему в руку повод, за которым тянулся целый караван верблюдов, до отказа нагруженных мешками с золотом, драгоценностями и богатыми одеждами. Когда Азиз увидел, с какими богатствами вернулся его сын, он чуть было не потерял дар речи. С тех пор прошло много месяцев. Все это время Азиз торговал, не жалея своих сил, способностей и был настолько удачлив, что приумножил эти богатства во много раз. Наконец он снова призвал к себе сына и сказал ему: -Сын мой, вот караван. Здесь вдвое больше того, чтостоль великодушно, несмотря на все свое высокомерие,одолжил нам Халил. Передай все это ему. Поспеши, сын мой! Да еще не забудь сказать, что я шлю ему нижайший поклон и свою сердечную признательность! И снова Али отправился в путь к Халилу, только на сей раз пришлось ему подождать несколько дней, прежде чем его допустили на прием. Когда же ему наконец позволили обратиться к Халилу, который сидел все в той же позе, изумленному юноше показалось, будто тот и не шевельнулся за все это долгое время. - Благородный Халил, - обратился юноша к упивающемуся своим высокомерием хозяину, - я Али, сын Азиза. пришел, чтобы передать вам слова глубочайшей признательности от отца и вернуть с законной для вас выгодой то, что вы столь великодушно одолжили нуждающемуся, не потребовав никаких гарантий. Халил долгим взглядом посмотрел на него и промолвил: - Али, сын Азиза! Ты и твой отец благодарные люди, но вы не понимаете природу и глубину моих душевных качеств. Удались же отсюда со своими деньгами, золотом и подарками! Щедрость не одалживает, а я не банкир твоего отца!
Ларец с золотом
Жил да был некогда богатый купец. И вот однажды собрался он в далекие страны, а великие богатства свои оставил на попечение своему управляющему. По воле случая некий мастеровой подслушал, как купец сказал управляющему: - Тебе одному доверяю я свои богатства, сбереги их, но пуще всего храни те сто ларцов, что стоят у меня в кладовой. В каждом ларце по сто золотых. Хорошенько присматривай за ними. Мастеровой оказался хитрым малым и завязал дружбу с управляющим, да так, что стали они вскоре чуть ли не каждый день вместе пить кофе. И вот как-то раз мастеровой будто бы невзначай сказал: - Знаешь, дружище, а ведь я в некотором роде алхимик. Вот если бы мне удалось раздобыть хоть один золотой, я смог бы удвоить золото и получилось бы два золотых. Такого управляющий и в сказках не слышал, поэтому не поверил он поначалу своему приятелю. Но вскоре стало его разбирать любопытство, и захотелось ему проверить, правду ли говорит его приятель. Своего-то золота у него не было, но охота пуще неволи, вот и решился он "позаимствовать" золото у хозяина. - Да ты же возьмешь его только на время, - увещевал его мастеровой, - и оно будет все время в твоих руках, здесь, в кофейне, и даже если оно не удвоится, то, что ты теряешь? Ну как тут было устоять перед таким соблазном, и управляющий согласился. Взял он один золотой из хозяйской сокровищницы и положил его в шкатулочку, в ту, что дал ему "алхимик". А шкатулочка-то с секретом была. И когда открыл он ее, то аж глаза зажмурил от удивления - на дне и впрямь лежали два золотых вместо одного. Восторгу управляющего не было предела. А когда приятель сказал, что дарит ему этот "новорожденный" золотой, ему, конечно же, захотелось повторить этот фокус. Об этом он и попросил мастерового. - Ну конечно, конечно, - ответил тот, - только тут надо соблюдать некоторые условия. Сначала возьми из каждой шкатулки по одному золотому, сколько бы их у тебя ни было, и принеси сюда. Сказано - сделано. Так, один за другим, сотня золотых превратилась в две сотни. - Ну а что касается следующего условия, - сказал мастеровой, - то оно таково: ты не должен класть новые золотые в прежние ларцы. Раздобудь где-нибудь другую шкатулку и положи в нее эти две сотни. Ну а как сделаешь все, что я тебе велел, можешь смело пользоваться своей сотней из этой шкатулки. Так ты соберешь деньги хозяина, да еще выгадаешь на этом сто золотых. Так управляющий и поступил. Сначала он побаивался, что золото не настоящее, но когда увидел, что "двойники" принимаются в лавках без лишних вопросов, он и вовсе голову потерял от радости. Никогда раньше не бывало у него столько денег, поэтому большую часть своего богатства он пустил на вино и прочие удовольствия, да и как же иначе, ведь он хорошо помнил, что приятель говорил ему: - Как только твоя сотня иссякнет, скажи мне, и мы снова наполним твой кошелек, но только тогда, когда деньги твои кончатся, не раньше. Долго ли, коротко ли, но вернулся купец из заморских стран, а управляющий к этому времени так пристрастился к вину, что и вовсе сделался горьким пропойцей. Увидев его в столь неприглядном состоянии, купен в сердцах воскликнул: Да что же это за управляющий! Ты, мошенник, небось, и мои деньги на себя поистратил?! Что вы, хозяин, как можно, - заплетающимся языком пролепетал управляющий, - я их даже приумножил. Купец со всех ног кинулся в свою сокровищницу, но там, на первый взгляд ничего не было такого, что бы указывало на нечестность управляющего. И в ту самую минуту, когда он облегченно вздохнул, в дверях появился мастеровой. Купец удивленно посмотрел на него, а тот ему и говорит: - Верни мне деньги, которые я оставлял у тебя на сохранение. - Какие деньги? - удивился купец. - Да я тебя, проходимца, впервые вижу! И разгорелась тут такая ругань, что пришлось в это дело вмешаться полицейским, которые, не долго думая, отвели обоих в суд. Я оставил на сохранение деньги у этого человека, - заявил бессовестный мошенник судье, указывая на купца. И сколько же их было? - спросил тот. Девять тысяч девятьсот пятьдесят золотых, по девяносто девять в каждом ларце, кроме одного, в котором их было пятьдесят, - выпалил разом плут, который все это время тщательно подсчитывал все расходы управляющего. О, это ложь! И я могу доказать это! - воскликнул немного оправившийся купец. - У меня ровно сто ларцов, в каждом из которых по сотне золотых, и все это я оставлял на попечение управляющего. Всего там было десять тысяч золотых, ну, может быть, немного меньше, если управляющий украл оттуда сколько-нибудь, но ни как уж не та сумма, которую назвал этот мошенник. Суд, выслушав обоих, вынес решение пересчитать золото. Но, к ужасу купца, оказалось, что в ларцах была именно та сумма, которую назвал мошенник-мастеровой. Управляющего не могли призвать как свидетеля, ибо ум его был окончательно затуманен вином. А посему суд и постановил, чтобы все золото было отдано мастеровому, который после этой истории стал весьма уважаемым и известным во всей округе человеком.
Нижайший из арабов 
Но он-то, в конце концов, был султаном! И вот, прослышав однажды, что какого-то там Сайда величают "благороднейшим из арабов", повелел халиф привести к нему этого человека. - О, Сайд! - сказал Гарун аль-Рашид. - Я ниже тебя по рождению, ибо в твоих жилах течет кровь самого Пророка. Но разве не известно тебе, что Сам Вестник запретил воздавание почестей за одно только происхождение? Ну что ж, в таком случае, - ответил Сайд, - я по-прежнему остаюсь благороднейшим из арабов! Но почему? - изумился халиф. - Да потому, что даже нижайший из низких, побывав хоть раз в присутствии столь великого правителя, сразу же становится благороднейшим из арабов! - ответил Сайд.
Человек, змей и камень 
Однажды некий беспечный человек шел по дороге и вдруг на обочине приметил какой-то необычный предмет. "Интересно, что бы это могло быть?" - сказал он себе. Когда же он подошел ближе, то увидел, что это был большой плоский камень. "Надо бы посмотреть, может быть, под ним что-нибудь да есть", - подумал он про себя. И тут же поднял камень. Лишь только он исполнил свое желание, как услышал громкое шипение, и из дыры, что была под камнем, выскользнул громадный змей. Путник от ужаса выпустил камень из рук да так и застыл. А змей тем временем, лениво свернувшись кольцом, прошипел ему: - А теперь я убью тебя, на то я и ядовит, чтобы убивать. - Но я же освободил тебя, - взмолился человек, - как же ты можешь злом отплатить за добро? И если ты так поступишь, то ведь это будет неблагоразумно. - Во-первых, - ответил змей, - камень ты поднял только из любопытства, ни на секунду не задумываясь о возможных последствиях, а теперь ты вдруг говоришь: "Я освободил тебя", - не странно ли? Мы всегда должны стараться вернуться к благоразумию, даже тогда, когда поступаем бездумно, - промямлил бедняга. Возвращаешься-то ты к нему только тогда, когда тебе это выгодно, - вставил свое слово змей. - Да-да, - с трудом выдавил из себя человек, - только глупец может надеяться на благоразумие змея. От змея всегда ожидай змеиного поведения, - сказал змей. - Для змея змеиное поведение - самое разумное. И довольно слов, мне давно уже следовало бы убить тебя, - продолжал змей. Смилуйся, не убивай меня, - взмолился несчастный, - погоди, дай мне хоть малую толику надежды. Ты отучил меня от чрезвычайного любопытства, растолковал мне о змеином благоразумии. А теперь хочешь убить меня прежде, чем я хоть раз опробую эти знания. - Ну что ж, - прошипел змей, - быть по-твоему. Мы продолжим твой путь вместе, и первое же встречное существо, которое не будет ни змеем, ни человеком, попросим рассудить нас. Что мог ответить путник, конечно же, он с радостью согласился, и дальше они отправились вместе. Вскоре они повстречали стадо овец, которое паслось на лугу. Змей замер, человек жалобным голосом обратился к овцам: Овечки, овечки, не дайте мне, несчастному, погибнуть! Этот змей намеревается убить меня. Но если вы скажете ему не делать этого, он оставит меня. Будьте благосклонны ко мне, ведь я человек - ваш друг! Но одна из овец проблеяла в ответ: - Много лет мы верой и правдой служили человеку, год за годом отдавали ему свою шерсть, и вот мы состарились, поэтому-то и привел он нас на этот луг, а завтра зарежет и пустит на мясо. Вот она, цена человеческой благодарности. Змей, убей этого человека! Змей вытянулся в струну, напрягся, и зеленые его глаза зловеще блеснули, когда он обратился к человеку: Вот каким ты видишься своим друзьям. Я содрогаюсь при мысли, как же к тебе отнесутся враги вашего рода! О, змей! Дай мне еще хоть одну возможность, - взмолился человек, охваченный смертельным ужасом, - давай попробуем обратиться еще к кому-нибудь, быть может, этот другой рассудит иначе, и ты пощадишь меня! Мне вовсе не хочется быть настолько неразумным, насколько ты меня таковым считаешь, - ответил змей, - поэтому я, так уж и быть, соглашусь с тобой, раз это считается разумным у вас, у людей, хотя у нас все совсем иначе. Но быть по-твоему, спроси следующее живое существо - ни человека, ни змея, которое мы повстречаем на нашем пути, пусть оно и решает твою судьбу. Человек поблагодарил змея, и они продолжили путь. Наконец повстречался им одинокий конь, который стоял стреноженный на лугу. Змей обратился к нему: - Конь, а конь, отчего твои ноги так опутаны? Конь посмотрел на них и сказал: Много лет я верой и правдой служил человеку. Он давал мне корм, о котором я его вовсе не просил, обучал меня, как служить ему. Он говорил, что я должен работать на него за пищу и кров. Теперь же, когда я слишком слаб для тяжелого труда, он решил продать меня мяснику. А стреножен я, чтобы не смог съесть слишком много травы с его луга. Господи, смилуйся! Неужто этот конь и должен решить мою участь! - в ужасе воскликнул несчастный. В соответствии с нашим соглашением, - бесстрастно прошипел змей, - между мной и этим человеком, ты, конь, должен рассудить наше дело.  Он вкратце пересказал всю историю. Конь, выслушав его, ответил: О, змей! Убить человека - выше моих сил, да и не присуще это моему роду. Но мне кажется, что ты, будучи змеем, не должен колебаться. Если уж человек оказался в твоей власти - убей его! О, змей, позволь мне еще раз испытать счастье, - слезно взмолился путник, - я уверен, должен же нам повстречаться хоть кто-нибудь, кто поможет мне. До сих пор я был неудачлив в нашем путешествии, нам все время попадались озлобленные создания, ненавидящие мой род. Поэтому давай обратимся к какому-нибудь животному, которое могло бы быть беспристрастным и не питало вражды к людям. Люди не имеют дел со змеями, - ответил змей, - но, похоже, испытывают к нам чувство глубочайшей враждебности. Но я все же сделаю тебе еще одну поблажку. Так снова они отправились в путь. И на сей раз им не пришлось странствовать долго, вскоре они увидели лиса, который спал под кустом у дороги. Человек осторожно разбудил его и ласковым голосом обратился к нему: - Не пугайся меня, братец лис. Такие вот у меня дела, что судьба моя в твоих руках. Змей не даст мне больше отсрочки, поэтому только твое великодушие и может спасти меня. Лис призадумался на одну лишь секунду и промолвил: Сдается мне, что одного великодушия здесь недостаточно. Придется, наверное, мне отвлечься от своих дел и заняться вашим спором всерьез. Для того чтобы найти справедливое решение, мне нужно нечто большее, чем ваши слова. Надо бы проверить все, как оно было на самом деле. Давайте-ка вернемся к самому началу этой истории и проверим все на месте. Долго ли, коротко ли, но вернулись они к тому месту, где все и началось. - Ну а теперь надо повторить то, что здесь случилось - сказал лис. - Змей, не будешь ли ты так любезен и не займешь ли ты свое прежнее место в дыре под камнем? Человек приподнял камень, а змей протиснулся в дыру под ним, затем человек бросил камень на прежнее место. Змей снова оказался взаперти, а лис, обернувшись к человеку, сказал: Вот и вернулись к началу... Змей уже не сможет выбраться, если ты не освободишь его. На этом мы с ним и распрощаемся. Спасибо, спасибо... я так признателен тебе, - рассыпался в благодарностях человек, заливаясь слезами радости, которые он уже не в силах был сдерживать. Одним спасибо, брат, не отделаешься, - произнес лис, - я же говорил, что одного моего великодушия не достаточно, здесь еще надо бы решить вопрос и о моей оплате! Как же ты сможешь добиться этого? - спросил человек. Любой, кто способен разрешить такую задачу, с которой я только что справился, а уж ты-то знаешь, что она была не из легких, - сказал лис, - в силах предусмотреть и такие мелочи. Поэтому я еще раз предлагаю тебе вознаградить меня за труды мои, если уж не из чувства справедливости, то, по крайней мере, из страха. Можно, это, наверное, назвать твоими словами, "будь благоразумным"! Человек ответил: - Ну что ж, пусть будет так, пойдем ко мне домой, и я угощу тебя цыплятами. Они вместе отправились к человеку. И когда они, наконец, оказались у него, человек вошел на минутку в курятник и тут же вернулся с туго набитым мешком. Лис жадно вырвал его из рук человека и совсем уже было собирался развязать мешок, но человек остановил лиса: Дружище лис, не надо открывать мешок сейчас. Мои соседи - люди, и они не должны знать, что я вожусь с лисами. Они могут убить тебя, да и мне не поздоровится. Ты, пожалуй, говоришь разумно, - согласился лис, - так как же мне поступить? Вон там, видишь, стоит рощица? - спросил человек, указав рукой. Да, - ответил лис. Ну тогда отправляйся туда со своей ношей, и там под прикрытием деревьев ты сможешь насладиться своим вознаграждением, не опасаясь, что тебя потревожат. И лис убежал. Но только он добежал до той рощицы, как тут же угодил в руки охотников, ведь человек знал, что они будут там. На этом мы и распрощаемся с лисом. А человек? Будущее покажет.
Цена царств
Король Баязид был захвачен в плен, и с поля боя его привели к победителю - Тамерлану Завоевателю (Тимуру Хромому). Едва завидев, что Баязид одноглаз, Тимур разразился неудержимым хохотом. Оскорбленный, Баязид обратился к нему: - Ты, конечно, можешь смеяться над моим поражением, но лучше бы подумал, что и ты мог оказаться на моем месте. Судьбы тронов в руках Всевышнего и негоже смертным смеяться над проявлением Его воли! Немного оправившись, Тимур ответил: _- Именно эта мысль и заставила меня рассмеяться. Господь действительно вершит судьбы тронов, но, сдается мне, они ему настолько безразличны, что он отнял царство у одноглазого лишь для того, чтобы отдать его одноногому.
Деревянный конек
Значение этой истории чрезвычайно велико уже хотя бы потому, что она относится к своду учебных мистических историй с глубоким внутренним содержанием, но (не считая ее развлекательной ценности) она не ведет к каким-либо сиюминутным изменениям. Поучительные истории, в качестве некоего "связующего звена", были отточены и доведены до совершенства много тысячелетий назад. И то, что с тех пор они не получили дальнейшего развития, заставляет людей, ограниченных некоторыми теориями нынешнего века, считать их продуктом менее просвещенного времени. Им кажется, что эти рассказы являют собой не более чем любопытные литературные произведения, нечто предназначенное для детей, выражение, возможно, инфантильных грез, мечтаний о волшебнодейственных исполнениях желаний. Вряд ли удастся найти что-либо далее отстоящее от истинности, чем эти псевдофилософские и уж ни в коей мере не научные представления. Многие поучительные истории действительно увлекательны и представляются занимательными детям и простодушным крестьянам. Многие из них попадают к специалистам и теоретикам в том виде, который им придало преломление при прохождении через уста неискушенных рассказчиков-любителей, в результате чего исказился их глубокий внутренний смысл. Некоторые из них обращены лишь к узкому кругу лиц, и правильное их толкование всецело зависит от вполне конкретных обстоятельств, при которых они раскрываются, от тех частностей, отсутствие которых устраняет то действие, на которое рассчитаны эти истории. Настолько мало известно академикам, ученым и интеллектуалам нашего мира об этих материалах и знаниях, что в современных языках не нашлось даже слова, чтобы хоть как-то обозначить их. Настоящие поучительные истории ни в коем случае нельзя сравнивать с притчами, которые в полной мере отвечают своим целям, но основаны на материалах более низкого уровня и направлены, в основном, на насаждение моралистических принципов, а не на внутренние движения человеческого сознания. Правда, случается часто и так: то, что мы принимаем за низкий уровень притчи, иногда, по рассмотрении их настоящими специалистами, оказывается поучительными историями, особенно тогда, когда они проверяются в необходимых для этого условиях. В отличие от понимания притчи, для постижения смысла поучительной истории бывает недостаточно одних обычных средств уморазмышления. Ее действие направлено и устремлено в глубины человеческого существа, ее действие невозможно уловить или объяснить лишь с помощью чувственного или умственного восприятия. Пожалуй, самым близким к истинности из того, к чему мы можем подойти в поисках определения воздействия поучительной истории, будет признание, что она трогает те струны личности, которые невозможно задеть иными средствами, и таким образом в человеке укореняется этот способ связи с невыразимой словами истиной, пребывающей за обычными пределами доступных миров. Некоторые поучительные истории мы в настоящее время уже не можем называть таковыми из-за тех литературных, традиционных и даже идеологических наслоений, которые оплели эти истории за время их существования. Худшим из таких воздействий можно назвать придание им оттенка "исторической реальности", когда какое-либо общество начинает воспринимать их как повествование о действительно происходивших когда-то исторических событиях. Рассказ, приведенный ниже, выступает в своем "невинном" виде, свободном от подобных воздействий, наслоений и прочих способов извращения.
 Было это когда-то, хотя, впрочем, и не так уж давно. Была такая страна, где жили необычайно благополучные люди. Все-то у них получалось, да так, что никто не мог и соперничать с ними; что бы ни посадили - все у них вырастало; урожаи - невиданные; да и плоды хранились свежими сколько угодно, и товары для торговли с другими странами изготавливались такими, что лучше не бывает, и другими практическими искусствами они владели в совершенстве. Правитель их был необычайно просвещенным человеком. Он всячески поддерживал новые изобретения и начинания, ибо знал, какие выгоды они несут его народу. Был у него сын по имени Хошияр, который слыл великим знатоком по испытанию на деле всяких невиданных новшеств и изобретений. Но был у него и другой сын, которого звали Тамбал, - этот слыл мечтателем, и казалось, что его более всего притягивают те вещи, которые в глазах остальных жителей не представляют особой ценности. Время от времени правитель, которого звали король Мумкин, издавал указ такого содержания: "Пусть все, кто обладает каким-либо замечательным устройством или изобретением, придут ко дворцу, дабы мы смогли оценить их и вознаградить умельцев!" А в ту пору жили в стране два великих умельца - кузнец и плотник, и были они соперниками друг другу во всем, оба они любили творить всякие невиданные устройства и приспособления. В один прекрасный день прослышали они об этом указе да порешили промеж собой, что будут состязаться за обещанную награду, дабы разрешить волею правителя и признанием народа их извечный спор о том, чье искусство выше. Решили они так и принялись за работу. Кузнец в поте лица своего денно и нощно трудился над созданием какого-то невиданного механизма. Он призвал себе на помощь великое множество талантливых мастеров и окружил свою мастерскую высоченной стеной, чтобы никто не знал о его чуде прежде времени и не догадался бы о секретах изготовления. А в это время плотник, собрав свои незамысловатые орудия - топор да пилу, ушел в лесную чащу, где после долгих раздумий в уединении сотворил свое чудо. Быстро разнеслась новость о том великом соперничестве, и думали люди, что легко кузнецу достанется победа в этом споре, ведь они и раньше видели загадочные, удивительные его поделки, правда, и творениями плотника не раз восхищались, но были те творения не столь броскими, да и не столь многочисленными. Когда оба были готовы, король принял их во дворце, куда пришло много всякого люду, чтобы увидеть чудо. Кузнец создал небывалых размеров металлическую рыбину, которая, как он утверждал, могла плавать по воде и под водой, могла перевозить множество товаров по земле и могла зарываться в землю и проходить под ней, могла она еще - правда, медленно - летать! Судьи поначалу не могли поверить, что такое чудо может быть сотворено руками человека, но когда кузнец и его помощники продемонстрировали ее в действии, король пришел в восторг и тут же провозгласил, что отныне кузнец стоит в одном ряду с самыми уважаемыми людьми страны, и даровал при этом кузнецу титул Благодетеля общества. Принца Хошияра назначили управляющим строительством этих чудо-рыбин, дабы их услугами могли пользоваться все люди. И каждый благословил кузнеца и Хошияра, так же как и доброго, прозорливого монарха, которого все так сильно любили. В сумятице всеобщего возбуждения и ликования плотник как-то стушевался, про него никто и не вспомнил. Но вот однажды кто-то из придворных спросил: Ну а где же соперник-то? Где же творение плотника? Всем нам он до сих пор был известен как талантливый человек. Быть может, и он придумал что-нибудь полезное для нас? Что же может быть лучше чудо-рыбин? - спросил королевич Хошияр. И все согласились с ним. Но вот пришел день, когда на короля напала скука. Новизна чудо-рыбин уже приелась, утомили его и ежедневные доклады о тех чудесах, которые они творят. И он сказал: - Позовите ко мне плотника, ибо пришло время посмотреть, чем же все-таки он хотел удивить нас! Простодушный плотник пришел в тронный зал, неся в руках какой-то предмет, завернутый в грубую холстину. Все придворные подались вперед, шеи их вытянулись, каждому хотелось получше разглядеть, что же такое он принес с собой, и тогда он сдернул накидку, чтобы все увидели... деревянного конька. Конечно, вырезан он был с большим мастерством, а еще на нем были выгравированы какие-то замысловатые узоры, и раскрасил-то его плотник в яркие, сочные цвета, но это была лишь... Простая игрушка! - выпалил король. Но, отец, - вступился королевич Тамбал, - давайте спросим мастера, для чего она... Что ж, - с усмешкой ответил король, - так для чего эта безделица? - спросил он у плотника. Ваша светлость, - запинаясь, пролепетал тот, - это волшебный конек. Вид его, конечно, не слишком привлекателен, но у него есть, ну понимаете... как бы сказать... внутреннее сознание. В отличие от рыб, которыми надо все время управлять, этот конек сам угадывает желания своего наездника и доставляет его именно туда, где ему следует находиться. - Такая безделушка, ваше величество, - зашептал из-под локтя короля верховный советник, - не представляет собой никакой реальной ценности, особенно если сравнить ее с нашими замечательными чудо-рыбинами. Опозоренный плотник собрался было уже удалиться, когда Тамбал воскликнул: Отец, позволь, я возьму этого деревянного конька себе! Пусть будет так, - сказал король, - отдайте безделушку ему. А плотника отведите-ка в лес, да подальше, и привяжите к дереву, дабы осознал он, сколь драгоценно наше время. Пускай поразмыслит о той пользе, какую принесли нам чудо-рыбины, и, быть может, через некоторое время мы и отпустим его, чтобы показал нам на деле, что же усвоил он после трезвых раздумий об истинном трудолюбии. Плотника тут же увели, ну а королевич Тамбал оставил двор, удалившись с волшебным коньком в свои палаты. И там, рассмотрев его повнимательнее, королевич заметил на теле конька несколько маленьких рычажков, хитроумно запрятанных в резном орнаменте. Когда они поворачивались определенным способом, конек вместе с седоком устремлялся в небесную высь и уносился к любому месту, о каком бы только ни подумал наездник. Таким вот способом, день за днем, Тамбал летал во всевозможные уголки своей страны и в другие страны, где он никогда раньше не бывал, да и не слышал о них ничего, наверное. Теперь же он узнал много нового и интересного. Поэтому, куда бы ни направлялся королевич, всюду он появлялся с коньком в руках. Однажды в дворцовых покоях повстречал он своего брата, королевича Хошияра, тот увидел у него в руках деревянного конька, усмехнулся и сказал: Вот, вот, возись со своей деревянной безделушкой, это как раз по тебе. А я, - и тут он напустил на себя гордый вид, - тружусь на благо всех в согласии с велением моего сердца! Услышал Тамбал такие слова и пригорюнился. "Хотелось бы мне узнать, - подумал он про себя, - что значит "благо всех" и каково веление моего сердца!" Охваченный невеселыми мыслями, он добрел до своей спальни. Но тут улыбка скользнула по его лицу, он погладил конька, уселся к нему на спину, повернул рычажки и подумал: "Я хочу узнать сокровенное желание моего сердца". Не успел он и глазом моргнуть, как конек взмыл высоко в небеса и перенес его на расстояние тысячи дней обычного путешествия, в далекое царство, где правил король-маг. У этого короля, его звали Кахана, была невиданной красоты дочь, которую звали Драгоценная Жемчужина, Дурри-Карима. Дабы уберечь ее от дурного глаза, король держал дочь в кружащемся дворце, который воздымался в такую высь, что достичь его не мог ни один смертный. Королевич Тамбал, подлетая на своем чудо-коньке к этой волшебной стране, еще издали завидел сияющий неземным светом дворец и устремился к нему. Конек, не раздумывая, влетел в окно палаты, в которой в эту минуту была принцесса. Ну и конечно же, принцесса и молодой наездник полюбили друг друга с первого взгляда. - Отец не позволит нам пожениться, - сказала красавица Тамбалу, - ведь он уже решил, что я буду женой сына другого короля-мага, который живет за холодной пустыней, что лежит на восточной границе наших владений. Он поклялся, что, когда я подрасту, этим браком скрепит союз и дружбу наших государств. Никогда еще не было такого, чтобы его воля не выполнялась. - Отправлюсь-ка я к нему и попробую договориться с ним миром, - произнес Тамбал, забираясь на своего конька. Но, очутившись на земле этого волшебного государства, он увидел столько невиданных чудес, что не стал торопиться во дворец к королю. Когда же он все-таки добрался до дворцовых ворот, барабан, извещавший об отсутствии короля, уже бил вовсю. - Он ушел в кружащийся дворец, - ответил какой-то прохожий на вопрос Тамбала, когда можно ожидать возвращения короля, - он каждый раз проводит там по несколько часов. Тамбал отыскал укромное местечко и попросил конька доставить его в палаты короля. "Лучше я поговорю с ним у него же дома, - подумал королевич про себя, - ведь, если я появлюсь в кружащемся дворце без его позволения, он может разгневаться на меня и вовсе не пожелает со мной говорить". Тамбал схоронился за одной из занавесей во дворце, но долгий путь и такое множество событий за один день подточили его силы, и он, незаметно для себя, уснул там. А тем временем принцесса Драгоценная Жемчужина, преисполненная чувством, охватившим ее, и, не имея сил сохранить свою тайну, проговорилась отцу. Кахана, узнав о том, что во дворце у его дочери побывал некий мужчина на летающем коньке и что он захотел жениться на ней, пришел в неописуемую ярость. Расставив вокруг кружащегося дворца стражу, он вернулся в свои палаты, чтобы обдумать все, что ему довелось узнать, и подготовиться к встрече незваного жениха. Но только зашел он в опочивальню, как один из его безмолвных магических слуг, охранявших покои, указал на деревянного конька, стоящего в углу. - Ага! - воскликнул король-маг, радостно потирая руки. - Теперь-то он мне попался. Ну а пока давайте-ка посмотрим, какого рода эта вещица. Пока король со своими слугами разглядывал конька, королевич проснулся при первых же словах Каханы, выскользнул из этого зала и схоронился в другой части дворца. Рассмотрев конька со всех сторон, король так и не смог понять, как он действует. Уберите прочь эту штуковину, нет в ней больше силы, даже если раньше и была, - сердито сказал он, - теперь это просто безделица, детишкам только с ней играть. Конька засунули в старый, забитый всякой всячиной шкаф. Теперь король начал подумывать, что не мешало бы ему поторопиться со свадьбой на тот случай, если у беглеца найдутся какие-нибудь средства или силы, с помощью которых он вновь попытается овладеть дочерью. А посему забрал он дочь к себе во дворец и дал знать другому королю-магу, чтобы тот без промедления выслал к нему своего сына, дабы поскорее сыграть свадьбу. Королевич Тамбал, дождавшись глубокой ночи, когда все стражники уснули мертвым сном, выбрался из дворца и понуро побрел по улицам города. Ему казалось, что мечта об исполнении заветного желания его сердца утонула теперь в море безнадежности. Но тут он подумал, что ему, во что бы то ни стало надо вернуться на родину. "Если мне удастся убедить отца в том, что мне действительно необходима его помощь для исполнения моего самого сокровенного желания, пусть даже на это уйдет вся жизнь, - сказал королевич себе, - то я вернусь сюда с великим войском и силой вырву согласие Коханы". Обуреваемый такими мыслями, он отправился к родной стороне. Но не бывало еще на этом свете человека, менее подготовленного для такого путешествия. Чужестранец брел пешком, не имея ни денег, ни пищи, днем - по безжалостной жаре, ночью - в леденящем холоде, а временами его настигали неумолимые песчаные бури. Вскоре он безнадежно затерялся в пустыне. Теперь уже в отчаянном исступлении Тамбал начал винить себя, и отца, и короля-мага, и плотника, и принцессу, и даже деревянного конька. Временами ему мерещилось, что где-то впереди показалась вода, иногда виделись чудесные города, иногда в нем вновь возгоралась надежда, иногда он впадал в непреодолимую тоску. Порой ему чудилось, будто у него появились спутники в его жестоких мытарствах, но, когда Тамбал хотел к ним обратиться, оказывалось, что он по-прежнему одинок. Истощенный мозг его говорил, что муки длятся целую вечность и не прекратятся до самой смерти. И вот нежданно-негаданно, когда силы уже было оставили его, прямо перед собой Тамбал увидел что это был мираж: сад, полный деревьев, ветви гнулись до самой земли под тяжестью изумительных плодов, которые, как ему показалось, умоляли его съесть их. Поначалу королевич не придал значения этому видению, но вскоре убедился, что действительно бредет по великолепному саду. Сорвал Тамбал несколько плодов и попробовал их. На вкус они были изумительными. Они отогнали прочь все его страхи, насытили и утолили нестерпимую жажду. Наевшись этих нежнейших плодов, он улегся в тени громадного, такого гостеприимного с виду дерева и тут же забылся сладким сном. Проснулся царевич отдохнувшим и бодрым, но где-то в глубине души у него зародилось чувство, которое говорило, что тут что-то не так. Сам не зная почему, бросился Тамбал к ближайшей луже и вперился взглядом в свое отражение. О ужас! Оттуда на него уставилось кошмарное, невиданное чудовище. У него была длиннющая борода, витые рога и уши длиной с локоть. Тамбал вздрогнул от испуга. Сначала он подумал, что это опять какое-то наваждение, но тут взгляд его упал на руки - они были сплошь покрыты густой жесткой шерстью. Он еще надеялся, что это просто кошмарный сон. Тамбал попытался было пробудить себя, но никакие щипки не помогали, и удары не возымели действия. Теперь, на грани потери рассудка, кроме ужаса и страха от увиденного, его захлестнули слезы отчаяния. Изнуренный рыданиями, Тамбал рухнул на землю, руки исступленно рвали траву, а в голове судорожно билась мысль: "Какая разница - буду я жить или умру, эти проклятые плоды все, все погубили. Теперь уж никакая война, никакая победа не помогут мне. Кому я такой нужен? Что уж тут говорить о принцессе Драгоценной Жемчужине?! Да разве ж найдется хоть одна живая душа, которая не ужаснулась бы от этого обличья? Пропал я, горемычный! Прощай мое заветное желание!.." - и тут он потерял сознание. Очнулся королевич уже затемно, но какой-то чудный пробивался сквозь чащу хмурых, молчаливых деревьев. Страх и надежда боролись в его изможденной душе. Подойдя ближе, он увидел, что свет исходит от лампы, заключенной в какую-то сверкающую звездоподобную форму. Ее нес бородач, бродивший в облаке света, излучаемого лампой. Незнакомец заметил Тамбала. - Сын мой, - обратился он к королевичу,- тебя околдовали злые чары этого сада. Не приди я сюда следом за тобой, ты бы, наверное, так и остался чудовищным творением этой волшебной рощи, ибо много уже таких, как ты. Но я помогу тебе! Тамбал поначалу испугался: "А что как этот старец - оборотень и владелец этих злобных деревьев?" Но здравый смысл, который все же вернулся к нему, подсказал, что теперь ведь терять-то нечего. - Спаси меня, отец! - сорвавшимся голосом прохрипел он мудрецу. - Если ты действительно хочешь, чтобы твое заветное желание исполнилось, - ответил тот, - то укрепи его в сердце и не надо думать о своей внешности. Подбери сухих плодов, не свежих, которые так вкусны и сладостны, а тех, что валяются у подножия дерева и на вид немногим отличаются от комков сухой земли, и съешь их. Потом следуй предначертанию судьбы. Сказал и удалился. Прежде чем свет мудреца исчез во мраке ночи, Тамбал заметил, что восходит луна, и в ее скудных, мертвенных лучах он увидел, что под каждым деревом и правда целые груды засохших плодов. Он судорожно схватил горсть этих жестких, как деревянная кора, плодов и запихал их в рот. Медленно, очень медленно, но так, что он мог видеть, шерсть сначала сошла с ладоней, а потом руки очистились от нее полностью. Рога поначалу уменьшились, а затем и вовсе исчезли. Борода спала, уши сделались обычных размеров, и снова царевич стал самим собой. Уже забрезжил рассвет, и с первыми лучами солнца до него донесся перезвон верблюжьих колокольчиков. Какой-то караван, похоже, подходил к волшебной роще. Увидев его, Тамбал сразу догадался, что это эскорт какого-то важного вельможи. Поскольку Тамбал стоял, и, по всей видимости, двигаться не собирался, двое наездников отделились от блистательной процессии и галопом понеслись к нему. Именем принца, нашего господина, мы требуем твоих плодов. Его несравненное высочество испытывает жажду и выразил желание отведать этих странных абрикосов, - на одном дыхании выпалили оба наездника. Но Тамбал по-прежнему оставался неподвижным, столь велико было потрясение после всего пережитого. Тогда сам принц сошел со своего паланкина и промолвил: - Я - Джадугарзада, сын короля-мага Востока. Вот тебе, дурачина, мешок золота. Я беру твои абрикосы, потому что я желаю их. Я тороплюсь - спешу к своей невесте, принцессе Драгоценной Жемчужине, дочери Каханы, короля-мага Запада. При этих словах сердце Тамбала вдруг бешено забилось, а в следующую секунду замерло. Но тут в сознании его промелькнула мысль, что, может быть, это и есть то предначертание, следовать которому посоветовал ему мудрец, поэтому он сказал принцу, что тот может брать фруктов сколько душе его угодно. Насытившегося принца стал одолевать сон, но только он впал в забытье, как на голове у него начали расти рога и громадные уши, а тело покрываться густой, буроватой шерстью. Слуги кинулись будить принца. Но, очнувшись, принц повел себя наистраннейшим образом. Он заявил, что он-то как раз нормален, а вот они все обезображены. Советники двора, следовавшие с ним, с величайшим трудом утихомирили разбушевавшегося принца и спешно устроили обсуждение происшествия. Тамбал, когда они попытались обвинить его, сказал, что, не усни принц, все было бы в порядке. Наконец, после долгих споров, решили они усадить Тамбала в паланкин, пускай, мол, сыграет роль принца, а рогатого Джадугарзаду посадили на коня, привязали к седлу и накинули на него паранджу, мол, сойдет за служанку. - В конце концов, он может поправиться, - решили советники, - но даже если и нет, он по-прежнему останется нашим принцем. Тамбал под его именем женится на принцессе, ну а затем нам надо постараться поскорее вернуться на родину. Наш король наверняка сможет решить все остальные трудности и спасти принца. Тамбал, помня наказ старца, смирился со своей ролью в этом маскараде и следовал своему предначертанию. Когда, наконец, блистательная процессия показалась в виду столицы, сам король Кахана выехал им навстречу. По прибытии во дворец Тамбала тут же повели к принцессе в девичью, и, завидев его, она настолько удивилась, что чуть было не лишилась чувств. Но Тамбалу все же удалось впопыхах шепнуть ей на ухо обо всем. Свадьбу сыграли должным образом, с наипышнейшим празднеством. А тем временем к рогатому принцу вернулся рассудок, но отнюдь не человеческое обличье, и верные слуги по-прежнему не позволяли ему сдернуть с себя ненавистное покрывало. Но как только отгремели последние звуки празднества, верховный советник из свиты рогатого принца, который все это время глаз не спускал с Тамбала и принцессы, пришел к Кахане и обратился к нему: - О источник мудрости, справедливейший из монархов, наступил час, когда мы, в соответствии с предсказаниями наших астрологов и провидцев, должны отбыть с новобрачными в нашу страну, чтобы они смогли обосновать свой очаг при свете счастливой звезды. Принцесса, испугавшись, обернулась к Тамбалу, она-то знала, что стоит им выбраться во чисто поле, и Джаду-гарзада предъявит на нее свои права, тут Тамбалу и конец. Но Тамбал прошептал ей: Не бойся, мы должны быть спокойны и следовать нашему предначертанию. Согласись на отъезд, но только с тем условием, что тебе разрешат взять с собой деревянного конька. Так она и поступила. Кахана поначалу отказал ей в этой, на первый взгляд невинной прихоти. Он-то понимал, что просила она лишь потому, что он был связан с тем наглым соблазнителем. Однако верховный советник рогатого принца, испугавшись, что из-за этого спора может задержаться ее отъезд, вступился за принцессу: Ваше величество, я не вижу в этой просьбе ничего предосудительного, ведь ей попросту не хочется расставаться с любимой игрушкой, девушкам ее возраста это свойственно. И я смею надеяться, что вы, ваша светлость, все же позволите принцессе взять эту безделушку и не будете задерживать нас. Королю ничего не оставалось, кроме как согласиться на прихоть принцессы, и вскоре роскошный свадебный караван тронулся в путь. Но только стены столицы исчезли из виду, обезображенный Джадугарзада, не дожидаясь ночного привала, сорвал с себя ненавистную паранджу и диким голосом заорал на Тамбала: - Ах ты, подлый виновник всех моих несчастий! Теперь я свяжу тебя, и ты, как низкий раб, привязанный к хвосту коня, войдешь в мои владения. А если ты не освободишь меня от своего подлого колдовства, я живьем спущу с тебя твою шкуру! А сейчас... прочь от принцессы, не смей прикасаться к ней! - испуганно закричал он, когда Тамбал на глазах у всех схватил принцессу, вскочил на деревянного конька и в мгновенье ока взмыл в небесную высь. В считанные минуты конек примчал молодых во дворец короля Мумкина. Там они поведали обо всем, что с ними произошло. Король был вне себя от радости за столь благополучный исход. Он тут же приказал освободить беднягу плотника и вознаградить за причиненные страдания. Король также приказал, чтобы отныне все жители страны говорили о плотнике не иначе, как о самом уважаемом в стране человеке. Когда же король отправился в страну своих предков, принцесса Драгоценная Жемчужина и королевич Тамбал наследовали престол. Королевич Хошияр нисколько был на них в обиде, ибо он по-прежнему все свое проводил со своими чудо-рыбинами. "Я рад за вас, если вы счастливы, - частенько говаривал он, встречая их, - что же касается меня, то для меня нет большего счастья, чем сознание моей сопричастности к чудо-рыбинам". Вот такова история одной странной поговорки, которая и поныне бытует среди жителей этой страны. Поговорка гласит: "Тот, кто желает рыбу, много может достичь благодаря ей, ну а тот, кто не знает, чего он хочет, пусть для начала послушает историю про деревянного конька".
Князь тмы
Давно это было. Жил в городе Дамаске золотых дел мастер. С таким изяществом изготавливал он ювелирные украшения, что слава его достигла ушей самого Иблиса - властителя зла. И вот в один прекрасный день золотых дел мастер сидел в своей мастерской и заканчивал обработку крыльев золотой бабочки, как вдруг, подняв взгляд к окну, он увидел в нем мрачное лицо властителя зла, сверлившего беднягу своим тяжелым взором сквозь оконное стекло. - Помилуй меня Аллах! - в страхе воскликнул ювелир. - Неужели настал мой смертный час?! Дверь распахнулась, словно ее с силой толкнула невидимая рука, и в дверном проеме появилась облаченная во все черное зловещая фигура. Властитель зла ухмыльнулся и промолвил: Не бойся, смертный, пришел я пока не за тобой. Я просто-напросто любовался твоим изумительным мастерством. Даже в своих глубинных владениях прослышал я о твоем восхитительном искусстве. Мне бы хотелось заполучить некоторые из твоих творений, скажем, те немногие ценности, которые я увидел в твоем окне. - Ну конечно, бери все, что хочешь, - облегченно - сказал золотых дел мастер. Сейчас он готов был отдать все свое достояние, настолько он был счастлив, что властитель зла не тронет его, - одну только секундочку подожди, о Великий, я достану их, и ты сможешь выбрать... теперь же... вот медведь из самоцветов, вот золотая рыбка с рубиновыми глазами и браслет для... - Нет-нет, - нетерпеливо отмахнулся от него князь тьмы, - не сейчас, я приду за ними в другой раз. Смотри, хорошенько храни для меня все, что было в твоем окне, даже если, прежде чем я вернусь, пройдет много лет. Обещаешь?! -_ Кто же осмелится обманывать тебя? Клянусь, - ответил ювелир, и властитель зла исчез. - С кем ты тут разговаривал? - спросила мастера жена, которая в эту минуту принесла ему пиалу с шербетом. - Дорогая, - ответил он, - это был не кто иной, как сам Иблис, проклятый князь тьмы. Он взял с меня обещание, что я сберегу для него все, что он увидел в моем окне. А заберет он, когда сможет, сейчас у него не было времени ждать. Жалко, конечно, расставаться с этими изделиями, но слава милостивому Аллаху за то хотя бы, что он не дал Иблису утащить меня в Джеханнум. Как, как он сказал? Все, что было в окне? Да, именно так и сказал властитель зла. В ту же минуту женщина схватилась за голову и разразилась рыданиями. - Горе, горе, горе мне... дитятко наше. Она же играла как раз под окном... ведь это он сказал... что он... заберет ее! О, горе мне! - запричитала она. Ювелир, как безумный, посмотрел на окно, да, так оно было, его маленькая дочурка преспокойно играла с золотыми игрушками, выставленными им в окне напоказ. Ну! Быстрей! Быстрей, женщина, - крикнул он ей, - скорей в лавку серебряника и принеси оттуда мерку чистого серебра. Жена мастера исполнила все, как он ей приказал, и, заливая свой платок горючими слезами, протянула ему серебро. Ювелир снова кинулся в мастерскую и, схватив с подставки Коран, раскрыл его на нужной странице и прочитал Тронную Песнь*. Потом он выковал серебро в тончайший, словно бумажный, лист и сделал из него талисман для дочери, чтобы она носила его. Мастер знал, что именно серебряный амулет будет самым надежным защитником дочери, поэтому сказал ей, чтобы она никогда не расставалась с талисманом, иначе Иблис утащит ее в свои мрачные чертоги. Прошли годы, но властитель зла больше не появлялся. И ювелир с женой начали было уже забывать о той клятве, которую он дал когда-то, но властитель зла не позволил забыть себя и явился в мастерскую ювелира, по своему обычаю, когда никто уже и не ждал его. А вот и я, - произнес дух зла. - Так где же обещанные мне сокровища? Красавице, должно быть, уже лет семнадцать, да? О, Иблис могучий, - взмолился мастер, - пощади нашу старость. Ведь она одна у нас, наша доченька. Смилуйся, не трогай ее. Ну... возьми ты хоть меня, но ее не трогай, она еще так юна, а мне что, я уже свое пожил. Возьми меня, о великий князь тьмы! Ну нет, нет, смертный, - ответил властитель зла, отбросив в сторону прекрасные золотые украшения, которые ювелир пытался всучить ему, - я хочу именно ее, и я ее возьму. Что ж было делать, послал ювелир за дочерью, а про себя взмолился, лишь бы талисман не подвел. Зора, так звали дочь ювелира, в это время плескалась в купальне. Узнав, что отец ждет ее, она впопыхах накинула халат, покрывало, а про талисман-то в спешке и забыла. Розовой ласточкой она впорхнула в мастерскую, но в высоком сумрачном незнакомце, который стоял подле отца, было что-то такое, что заставило ее остановиться на полушаге, ей показалось, будто леденящий подкрался к самому сердцу, и девушка в ужасе от зловещего гостя. - Зора, девочка, моя, - сказал золотых дел мастер, - это и есть Иблис, могущественный правитель нижних миров, он хочет забрать тебя. - И, уверенный в силе серебряного талисмана, он воскликнул: - Но ты, доченька, не бойся его, ведь у тебя есть талисман, он защитит тебя! - Что?! - диким голосом взвыл сатана. - Ты посмел обмануть меня? Еще ни один смертный не осмеливался играть со мной в такие шутки! В ту же секунду он выпростал руки из-под своего черного плаща и хотел было сорвать одежды с девушки, но она быстрее лани кинулась прочь от него, и в его когтях осталась лишь одна ее девичья накидка. В мгновенье ока Зора очутилась в купальне, испуганный взгляд ее скользил по полу: вот он. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ее оцепеневшие пальцы смогли застегнуть амулет на шее. Да, такого с Иблисом еще никогда не случалось. - Что ж, - прорычал он глухим голосом, сдерживая клокотавший в нем гнев, - я ухожу, но запомни, проклятый старик, ровно через семь дней я вернусь за твоей девчонкой и уж тогда не смей шутить! В ту же секунду он исчез, а в следующее мгновенье ужас охватил всех слуг темного царства, столь жуткие проклятья рассыпал на их головы повелитель, князь тьмы. - Что хотите делайте, но чтоб силы в этом амулете через семь дней не было! - наконец приказал Иблис своим бесовским помощникам. Но золотых дел мастер уже смекнул, что от талисмана теперь будет мало проку, и решил он тогда приготовить восковую куклу, чтобы та во всем походила на дочь. В глубокой тайне от всех семь дней и ночей не разгибая спины корпел он над куклой в подвале и наконец создал столь точную копию своей дочери, что даже мать с трудом могла уловить разницу. Исполнив первую часть своего хитроумного плана, золотых дел мастер отослал дочь в соседнюю деревню к тетке, а сам принялся дожидаться своего грозного посетителя. Ждать долго не пришлось: не успел он присесть передохнуть у себя в мастерской, как свет в окошке померк и прямо перед ним из воздуха возник властелин зла. - Ну что, старик, заждался? - леденящим душу голосом произнес Иблис. - Веди сюда девчонку, да смотри мне, не смей еще чего-нибудь выкинуть, а не то гореть твоей лачуге вместе с тобой и всей твоей челядью, как тому костру, вокруг которого у меня черти хороводы водят! Золотых дел мастер понурил голову, съежился весь, всем своим видом стараясь изобразить скорбящую покорность. Дрожащей рукой приоткрыл он занавес, который отделял женскую половину дома от его мастерской, и негромко крикнул: - Зора, доченька, иди ко мне, дай мне с тобой попрощаться... хозяин твой пришел, Иблис, князь тьмы... Заслышав слова мастера, жена тотчас же повернула ключик на спине у прекрасной куклы, набросила на лицо розовую вуаль и произнесла нежным голоском: - Я слышу и повинуюсь, отец! - раздвинула шторы и подтолкнула куклу в комнату, а сама спряталась в складках занавески и принялась ждать. У ювелира перехватило дыхание, когда он увидел это прелестное создание, которое, словно лебедь, вплыло в мастерскую. Кукла так была похожа на настоящую Зору, что в первую секунду он испугался: уж не она ли это в самом деле? Когда Иблис, властитель зла, увидел юное гибкое девичье тело, которое ласково обнимали полупрозрачные шелковые накидки, он упоенно воскликнул: О прекрасная смертная, подойди ко мне, я подарю тебе все великолепие моего величественного царства тьмы, я унесу тебя с собой, и ты станешь королевой вечной ночи. - Нетерпеливою рукой он сорвал розовую вуаль и увидел смущенное, но от этого еще более прекрасное девичье лицо. Нежный голосок, словно чистый родник, прозвенел в наступившей тишине: Слушаю и повинуюсь, мой повелитель! Властитель зла судорожно вцепился в куклу и, объятый безумной страстью, унесся в свои мрачные чертоги. В эту ночь в царстве вечного огня было устроено роскошнейшее пиршество. Иблис приказал своему сатанинскому сброду подготовить все самое наилучшее, что только можно было раздобыть в нижнем и верхнем подвластных ему мирах, для безумной ночной вакханалии. И они постарались на славу. Трапеза оказалась великолепнейшей, вино - самое лучшее, а музыка - неудержимо веселая. Но к несчастью, то ли истопники переусердствовали, то ли так уж и было заведено, костер в эту ночь пылал ярче тысячи солнц, и, пока властитель зла, развалившись на своём эбеновом троне, беспечно уничтожал вино, восковая кукла начала потихоньку таять, потом сильнее и, наконец, вовсе свалилась в огонь. Языки пламени в считанные мгновенья сожрали ее останки. Что тут началось! Все сатанинское племя словно окаменело, приросло к своим громадным трезубцам, страх овладел ими. Все с ужасом ожидали, как властелин ада воспримет эту утрату. Но, к великой их радости, Иблис без тени сожаления воскликнул: - Ах, вот как! Эти человечки слишком уж хлипки! Проклятая девка, не долго ж она выдержала с нами! И как только она могла мечтать о вечном пребывании здесь моей невестой? М-да, я, оказывается, тоже могу ошибаться. Да разожгите ж костер, и пожарче! И снова всех обуяло безудержное, дикое веселье, вино хлынуло рекой, а костер, весело потрескивая, разгорался все сильнее. И чем дальше в ночь, тем безумнее бушевало пиршество, тем веселее становилось сатанинское племя, а князь тьмы даже и не вспомнил ни разу о Зоре, дочери золотых дел мастера.
* Сура 2:256. Считается заклинанием против сатаны.
Встреча в хижине отшельника
Говорят, что однажды Эмир Хамза (умер в 1710 г.) этой историей, рассказанной Фирман-Бардаром Бадах-шамой, ответил на вопрос: "Можете ли вы объяснить, откуда берется ваша способность жить не только в нашем мире, но и переходить в совершенно отличный от него мир?" Предание гласит, что Эмир Хамза умел ускользать в невидимое, делая лишь шаг в сторону, когда ступни его оказывались под определенным углом друг к другу. Об этой своей способности, как и о многих других, он говорил: "Я запрещаю рассказывать о каких бы то ни было чудесах, приписываемых мне, если при этом не оговаривается, что все они совершаются исключительно для самоусовершенствования или развития силы, а вовсе не для удивления окружающих и тем паче не для их обращения или переубеждения". А вот еще одно высказывание Хамзы: "Мы уходим к другой земле в форме и в воображении, иногда на самом деле оставаясь здесь, а иногда буквально. Из того мира мы приносим все, что нам нужно: пищу, которую никогда не вкушали, напитки, которые еще не пробовали люди". 
 Пришел я в скит на Гиндукуше, чтобы повидать местного шейха и чтобы выяснить наконец, смогу ли я отбросить свои сомнения, которые мешали мне воспринять метод доказательства действительного существования сокровенного Пути. Долго, очень долго брел я по почти пустынной местности и совсем уж было выбился из сил, когда вдалеке приметил легкий дружелюбный дымок, сочившийся из Дымохода незамысловатого строения и устремлявшийся тонкой струйкой в небесную высь.  Очень скромно одетый человек с печатью благочестия на немолодом уже лице умиротворенно сидел на пороге хижины. - Добро пожаловать, брат. - произнес он. Меня неприятно удивило, что со столь малым почтением встретил меня этот человек, который, как мне показалось, был здесь не более как привратником. Ты ключник? - спросил я, не сумев скрыть досады в голосе. Так меня называют. - ответил тот. - Я бы хотел увидеть великого старца, наставника, - сказал я ему. - Многие называют так меня, - все так же дружелюбно ответил он. Тут радость коснулась крылом моего сердца, да и немудрено, ведь великий учитель назвал меня братом. Но когда мы вошли в дом, под ноги нам кинулась маленькая собачонка: радостно виляя хвостом, она всем видом своим показывала, как рада возвращению хозяина. - Здравствуй и ты, брат, - сказал шейх животному, и снова тень обиды накрыла меня, я подумал, что этим приветствием меня уравняли с собакой и что со мной тут не считаются вовсе. Но я был гостем и из вежливости не сказал ничего. Вскоре мы сидели уже за чашей с простоквашей, и тогда наставник, словно читая стихи, произнес: Дыма ручей на фоне горы - радуется сердце. Доброе слово собачке маленькой - печалится сердце. Чего угодно я мог ожидать, но только не того, что шейх сможет прочесть мои тайные мысли. Меня бросило в жар, и я почувствовал, что лицо мое запылало от стыда. - Научи меня! - взмолился я. Но не обрадовал меня его ответ, он пропел мне: - О чем пою я? О чем моя лютня поет? Но гармония в нас. А ты не готов проникнуться этой мелодией, хоть и мысли твои мне открыты. Чему ты успел научиться? Чему научили другие тебя? Стыдно тебе, и потому это так, что, пройдя долгий путь, в конце его ты нашел того, кто может читать мысли твои. И ты надеешься, что тебе, может быть, удастся научиться этой способности самому, а потом ты хочешь пользоваться ею, дабы ублажать душу свою. Ты думаешь, что я подхожу тебе, - так люди порой думают, что учение устраивает их. Но устраиваешь ли ты меня? Вы все не утруждаете себя почему-то мыслью о том, что учение может не принять вас. Никогда не был я робким человеком, но здесь, в глуши, оказавшись лицом к лицу с этим воплощением мощи и силы, я впервые почувствовал, как страх овладел всем моим существом, как свербящий неприятный холод подкатил к сердцу, и как предательская дрожь прокатилась волной по всему телу. Великий старец тем временем продолжал: - Ты должен уйти, ибо ты еще слишком зелен для того, чтобы учитель развивал тебя, до плода должно касаться лишь самым необходимым: теми веществами, которые помогают ему вызревать. Иди, дерзай, работай на любом открывающемся тебе пути, и когда ты приблизишься к поре зрелости, тогда и только тогда ты сможешь в полной мере осознать и постичь опыт нашего великого наставника Бен-Адхема, оставившего престол Балха ради нас. Однажды, когда он шел по дороге, его взгляд упал на камень, на котором было написано: "Переверни меня и читай". Он перевернул камень, а на нем было написано: "К ЧЕМУ ИСКАТЬ БОЛЬШИХ ЗНАНИЙ, КОГДА НЕ ПРИДАЕШЬ ДОЛЖНОГО ВНИМАНИЯ ТОМУ, ЧТО УЖЕ ЗНАЕШЬ?" Я отвернулся от мудреца и с досадой подумал: "Хотелось бы мне, чтобы у каждого человека в жизни была хоть одна такая же встреча, хотя бы для того, чтобы люди узнали о существовании в этом мире такого учения". А он тем временем продолжал: - Часто те, что наказаны бременем знания, подвергаются насмешкам. Расскажи мирянам о нашем разговоре - и тебя сочтут безумным. И это правильно, ибо именно таким образом истинное знание защищает себя. Я даже не пытался прибегнуть к помощи слов, но из сердца, искренне и непринужденно, выплыла мысль: "Как мне служить?" И таким же образом Шах Фироз* вложил ответ в мое сердце: "Разжигай в себе жажду служения, и возможность служить, быть может, и будет дарована тебе". Немало утекло воды, и велик был путь напряженейшего труда, прежде чем, достигнув должного уровня, я смог осознать истинную ценность встречи с тем, кого зовут Шах Фироз.
* Шах Фироз умер в 1660 г., однако бытует предание, что он жив и поныне, но в новом облике - как один из потаенных наставников суфиев.
ствий. Но поскольку последнее происходит в менее значительном мире, который всецело берет свои истоки, сочленяется и преисполняется праздностью из одних лишь человеческих субъективных взаимоотношений, мы называем его незначительным событием. Незначительное событие является не более чем изношенным подобием истинного события, которое совершается в высших сферах. Приземленность нашего восприятия не позволяет нам с предельной точностью передавать явления высшего порядка так, чтобы в чем-либо не отойти от истины. Нечто исключительное по своему значению в высших сферах не может быть передано языком литературы, науки и драматургии так, чтобы при этом не оказалась бы утраченной сама суть и ценность передаваемого. Однако некоторые сказки, при условии, что они содержат в себе элементы из области высшего проявления, которые порой кажутся нам нелепыми, неправдоподобными и ошибочными, могут (если рассказываются в присутствии необходимых для этого людей и обстоятельств) передать в нужную область сознания высшее событие (проявление высшего порядка). Почему стоит прибегать к таким действиям? Да потому, что приобщение к высшему "явлению", каким бы путем оно ни было достигнуто, позволяет сознанию конкретного человека мыслить категориями высшей сферы. Примером этому может послужить сказание о Мушкиле Гуше. Кажущаяся "незавершенность" некоторых событий, "бессвязность" темы и отсутствие характерных черт, которые мы привыкли встречать в сказаниях, - все это в данном случае обусловлено проведением высшей параллели.  Жил да был некогда и вовсе не за тысячу верст отсюда старый и бедный дровосек. Жена у него умерла, но осталась маленькая дочь. Каждый день, еще засветло, он уходил в горы, а оттуда возвращался с нарубленным хворостом. Увязывал его поудобнее, завтракал и отправлялся в ближайший город, где ему удавалось продавать хворост и где он мог немного передохнуть перед обратной дорогой. Однажды он задержался в городе и вернулся уже затемно. Бедную девочку клонил сон, но она все-таки дождалась отца. И когда он вошел в дом, она, даже позабыв поприветствовать его, жалобным голоском сказала: Папа, мне иногда хочется чего-нибудь вкусненького, необычайного, такого, чтобы и на следующий день тоже оставалось. Призадумался старик, почесал затылок. - Ну что ж, - говорит, - хорошо, доченька. Поднимусь я завтра пораньше да схожу-ка подальше в горы, туда, где деревьев больше, может, и нарублю побольше дров. Продам их, и будет у нас много денег. Вот на них-то я и куплю тебе всяких сластей. На следующее утро поднялся дровосек, когда на дворе было еще совсем темно. Стряхнул с себя сон и ушел в горы. Изо всех сил он старался нарубить побольше дров, и получилась такая огромная вязанка, каких никогда у него не получалось, даже в молодости. Поднатужился, взвалил на спину и потащился к тесной лачуге. Скинул он свою нелегкую ношу у дверей, разогнул спину, глянул на небо, а солнце еще только-только из-за все так удачно складывается, постучал в дверь и кличет дочь: - Доченька! Дочурка, отопри дверь, устал я, проголодался. Поесть бы мне надо, а потом уж и на базар пойду. Но крепок был сон у девочки, ничего не слышала. И дверь как была заперта, так и осталась. Устал старик звать дочь. Дай, думает, отдохну немного. Лег на траву возле вязанки, да тут же и уснул. А девочка тем временем проснулась, прибрала в доме, наскоро поела да и убежала гулять. Про давешний разговор она даже и не вспомнила, но, увидев, что отца с утра нет дома, решила запереть дверь, ведь отец, как ей казалось, должен был уже уйти в город. Дровосек, проспав несколько часов, наконец проснулся, потянулся со сна, солнце стояло уже куда как высоко, а есть хотелось еще пуще прежнего. Подошел он к двери, дернул, но она, как и утром, была заперта. - Доченька, - крикнул он, - хватит спать, отопри поскорее, мне надо хоть немного поесть и скорее отправляться в город, и так-то я уже изрядно припозднился. Но ведь девочки-то дома не было, и открыть дверь она не могла. Так постоял старик перед закрытой дверью, постучал, покричал да и подумал: "Времечко, чай, уже позднее, чтобы в город-то идти. Пойду-ка я лучше в горы да принесу еще вязанку дров, а назавтра все и продам зараз". Весь день в горах разносился стук топора дровосека да треск падающих деревьев. Только поздно вечером вернулся он к своей лачуге с новой вязанкой дров за плечами. Свалив свою ношу на землю, он, едва волоча от усталости ноги, доплелся до двери, прислонился к косяку и раза два стукнул ладонью в дверь. - Доченька, - прохрипел он срывающимся голосом, - отопри дверь, устал я, сил нет... За весь день и росинки маковой во рту не побывало. Первый раз за всю жизнь столько дров нарубил. Ну, отопри же ты поскорей, мне ж поспать надо, отдохнуть... макушек деревьев показалось. Обрадовался старик, что ответом ему была лишь тишина. Дочка его уже давно сладко спала, за день она так нагулялась, что и есть-то почти ничего не стала, а как пришла домой, так сразу и юркнула в свою кроватку. Сперва она, правда, удивилась, что отца еще нет, а уже так поздно, но потом решила, что он, видать, заночевал в городе, вот и заперла дверь на ключ. Постоял старик у дверей, постучал немного, покричал дочь, да все без толку. Вздохнул тяжело, покряхтел еще немного и улегся спать опять на землю около своих вязанок. За весь день он так измотался, что у него даже не было сил побеспокоиться, не случилось ли чего с его дочкой, и как положил голову на полено, так сразу и уснул. Проснулся он рано-рано утром, задолго до рассвета, и первое, о чем подумал, что он ужасно хочет поесть и согреться. Сел старик, огляделся вокруг, но ничего не увидел, такая стояла темень, хоть глаз выколи, все одно... И вдруг произошло нечто странное. Ему причудилось, будто кто-то говорит ему: - Поторапливайся, поторапливайся! Брось ты свои деревяшки, иди за мной. Если ты действительно в беде и можешь довольствоваться немногим, я помогу тебе. Вскочил дровосек, испугался, конечно, но на голос пошел. Долго он шел, но так ничего и не обнаружил, а только продрог еще больше, проголодался, хоть волком вой, но, мало того, теперь он еще и заблудился. Надежда-то у него появилась, да вот пользы от нее, похоже, никакой не было. И такое отчаяние овладело им, что слезы готовы были хлынуть из глаз. "А что толку в слезах", - решил он, лег на землю и уснул снова. Не долго удалось поспать бедняге, да и какой тут сон, когда весь дрожишь от холода, а в животе пусто, как в барабане. И тогда, чтобы успокоиться, он начал рассказывать себе обо всем, что с ним случилось: как дочка пожаловалась, что ей хочется чего-нибудь очень вкусного, как он не мог попасть в дом, как он замерз и проголодался и как он заблудился. И только закончил он свою печальную повесть, как вновь ему почудилось, будто откуда-то сверху, с уже занимавшегося зарей неба, раздался голос: Старик, отчего ты сидишь здесь? Да вот, рассказываю себе сказку про себя. И что в ней интересного? Старик повторил все сначала.
Ну что ж, все понятно, - промолвил голос и тут же приказал старому дровосеку закрыть глаза, встать на ступеньку и подниматься по лестнице. Но я не вижу никакой ступеньки, - удивился старик. Ты бы поменьше говорил и делал, как тебе велят, - прервал его странный голос. Что старому оставалось делать? Закрыл глаза, и вдруг оказалось, что он уже и не сидит вовсе, а стоит, и правая нога сама собой поднимается, становится на нечто, очень похожее на ступеньку. Очень осторожно старик стал подниматься по этой чудной лестнице. И вдруг... что это? Все ступеньки пришли в движение, поползли и понесли его вверх с удивительной быстротой. Старик было испугался и готов уж был открыть глаза, но в эту секунду голос приказал: - Не смей открывать глаза, пока я не разрешу тебе! Прошло еще немного времени, и голос разрешил дровосеку открыть глаза. Старик осторожно приподнял веки и увидел, что перед ним простирается какая-то странная, невиданная равнина. Она скорее была похожа на пустыню - такая же бескрайность и такое же безжалостное, палящее солнце, сверкающее высоко в небе. Вокруг, насколько хватало глаз, валялось несметное количество каких-то камешков разных цветов и оттенков, тут и красные, и зеленые, и голубые, и белые. Но больше ничего и никого, он был один. Снова осмотрелся вокруг - никого, и вдруг опять услышал голос: Возьми столько камешков, сколько сможешь унести, закрой глаза и ступай вниз тем же путем, каким пришел сюда. Все исполнил дровосек, что ему было приказано, и, когда он вновь открыл глаза, увидел, что стоит перед дверью своей лачуги. Несколько нерешительно постучал, но на сей раз девочка отозвалась. Открыла дверь и, увидев отца, радостно запрыгала и захлопала в ладоши. Потом она принялась расспрашивать его, где это он так долго пропадал. Старик сбивчиво рассказал свою странную историю, но девочка, похоже, ничего не поняла, слишком уж бессвязен был его рассказ, да и не слышала она раньше ничего подобного. Вошли они в дом, разделили поровну ту пищу, которую смогли отыскать по полкам, а была там лишь пригоршня сушеных фиников. И когда закончили они свою скудную трапезу, старику почудилось, будто он снова слышит все тот же таинственный голос. Прислушался - и правда, он. А голос говорил: - Ты, конечно, не мог этого знать, но отныне знай, что спасен ты был Мушкилом Гушой, и помни - Мушкил Гуша всегда рядом. И еще прими за правило: каждый четверг вечером ты должен поделиться с любым нуждающимся финиками и съесть их вместе с ним, при этом не забывай рассказывать историю о Мушкиле Гуше. Или же вручи подарок во имя Мушкила Гуши любому, кто окажет помощь нуждающемуся. Старайся, чтобы история о Мушкиле Гуше никогда не забывалась. Если ты исполнишь это, и если так же будут поступать те, кому ты поведаешь свою историю, тогда все, кто действительно нуждается, всегда смогут обрести поддержку и получить помощь в трудную минуту. - Сказал и смолк. Дровосек сложил камешки в углу своей жалкой лачуги. Они так были похожи на обыкновенную щебенку, что он ума не мог приложить, зачем они ему. А на следующий день отнес он обе огромные вязанки дров на базар и без труда продал их по дорогой цене. И принес, наконец, дочери много-много всяких сладостей, о которых она никогда раньше и не слышала. После того как они насытились, старый дровосек сказал дочери: - Ну а теперь я расскажу тебе историю о Мушкиле Гуше. Мушкил Гуша - это избавитель от всех трудностей. Вот видишь, и наши беды мы преодолели с помощью Мушкила Гуши, и мы никогда не должны забывать об этом. Прошла неделя, все было как обычно: он уходил в горы, возвращался с вязанкой дров, завтракал, отправлялся на базар и продавал дрова. Все было как прежде, только теперь ему почему-то все чаще и чаще попадались невероятно сговорчивые покупатели. Настал следующий четверг. Старик, как это водится у людей, забыл исполнить свои обещания, данные им во имя Мушкила Гуши. День угас, вот уж и вечер готов был превратиться в ночь, а старик так и не вспомнил про Мушкила Гущу. А в это время, надо же было такому случиться, у соседей задуло огонь в печи. И не от чего им было зажечь новый огонь, погоревали они, да делать нечего, хоть и дурная примета, но пришлось им идти к соседу-дровосеку. А тот уж собирался укладываться спать, и вдруг - стучится кто-то. - Сосед, - послышалось из-за дверей, - не откажи в милости, позволь нам взять у тебя огня от той лампы, что так ярко пылает в твоем окне. Какая еще лампа? - удивился он. Ну, если ты изнутри не видишь, выйди на улицу и посмотри. Вышел старик, глянул в окошко своей лачуги, да чуть чувств не лишился - из его окна лился ярчайший радужный поток света, в котором смешались все мыслимые и немыслимые тона и полутона. Немного опомнившись, он кинулся в свою хижину и - о чудо, этот сказочный свет испускали камешки, небрежно сваленные в кучу в самом темном углу лачуги. Но лучи этого света были столь же холодны, как и зола в давно угасшем очаге, и зажечь от них огонь не было никакой возможности. Еще не оправившись от потрясения, доставленного ему этим чудом, он вышел к соседям и совершенно упавшим голосом произнес: "Нет, м-м... весьма жаль, друзья, но у меня нет огня". И, что уж было верхом неучтивости, захлопнул дверь перед самым их носом. Это смутило и оскорбило соседей, и они так и отправились восвояси ни с чем, что-то рассерженно бормоча. Ну да ладно, на этом мы, пожалуй, и распрощаемся с ними. Дровосек с дочерью тем временем бросились укрывать тряпьем, какое они только смогли найти в своей лачуге, эти удивительные, ослепительно сияющие огоньки, испугавшись, что кто-нибудь ненароком прознает об их сокровище. А поутру, когда они приподняли покрывало, под ним оказались вовсе не какие-то камни, а самые настоящие драгоценные самоцветы. Один за другим они носили самоцветы в близлежащие города и продавали их там по баснословной цене. И вот надумал дровосек выстроить для себя и своей дочери невиданной красоты дворец. Место для него выбрали как раз напротив замка повелителя их страны. Дворец вырос так скоро, что люди даже удивиться не успели. У шаха была красавица дочь, и однажды утром она, подойдя к окну своего дворца, вдруг увидела великолепнейший, словно из сказки, невиданный дворец. Вид его настолько потряс ее воображение, что она тут же созвала своих слуг и стала расспрашивать, кто выстроил этот сказочный дворец и по какому праву осмелился вытворить подобное под самыми ее окнами. Слуги тут же бросились выяснять, в чем же дело. Вскоре они вернулись и рассказали принцессе, что к чему. Но так мало смогли рассказать слуги, и так велико было любопытство принцессы, что она нетерпеливо перебила их и приказала, чтобы к ней немедленно привели дочь дровосека. Сердита была принцесса, но, когда увидела девочку и поговорила с ней, сердце ее оттаяло, и они сделались неразлучными подругами. Теперь не проходило и дня, чтобы они не гуляли вместе. Больше всего девочки любили купаться и играть в небольшом водоеме, который был сооружен шахом в дворцовом саду для своей дочери. Как-то, спустя несколько дней после их первой встречи, играли они у водоема. И во время игры принцесса сняла с себя очень дорогое ожерелье, оно, видать, очень мешало ей плескаться, и повесила его на ветку дерева, что росло рядом с протокой. А потом, заигравшись, напрочь забыла о нем и хватилась, лишь когда пришла домой. Поначалу принцесса решила, что потеряла его где-нибудь, но потом ей вдруг пришло в голову: а если дочь дровосека украла у нее это замечательное ожерелье? И так принцессе стало обидно, что она расплакалась, побежала к отцу и рассказала ему все. Разгневанный шах приказал арестовать несчастного дровосека, отнял у него все имущество и чудесный дворец. Старика заточили в темницу, а дочь его отправили в приют для сирот. В соответствии с древним обычаем той страны, по прошествии некоторого времени старика вывели из темницы и приковали цепями к столбу на базарной площади, а к шее привязали табличку с надписью: "Вот что ожидает тех, кто крадет у шаха". Поначалу люди собирались у столба большими толпами, издевались над стариком, осыпали насмешками и проклятиями, а то и кидали в него всем, что попадалось под руку. И не было на всем белом свете никого несчастнее старого дровосека. Однажды он в полузабытьи услышал, что наступил четверг. И тут произошло чудо, туман в его голове рассеялся, и он совершенно ясно осознал, что близится вечер Мушкила Гуши, избавителя от всех трудностей, а он так много дней забывал почтить это святое имя. И только он так подумал, как у ног его что-то зазвенело, это была мелкая монета, брошенная каким-то добрым человеком, который в эту минуту проходил мимо. Дровосек испугался, что он пройдет мимо, не выслушав его, и слабым, дрожащим голосом взмолился: О добрый человек, ты пожертвовал мне деньги, в которых для меня нет пользы, но если ты будешь великодушен до конца и купишь на эти деньги несколько сушеных фиников, а потом придешь и мы с тобой съедим их, то до конца дней своих я буду молиться за тебя! Удивился прохожий, но все же купил старику несколько фиников, а потом разделил их с несчастным. Когда они закончили скудную трапезу, дровосек рассказал доброму человеку историю Мушкила Гуши. - Э, приятель, - протянул ошарашенный прохожий, - да ты, видать, не в своем уме. Но он был хорошим человеком, да и у самого у него была нелегкая жизнь, поэтому он не стал издеваться над несчастным. Однако, когда он вернулся домой, то заметил, что все у него стало получаться как-то слишком ладно и удачливо, и те немногие проблемы, которые изрядно мучили его, как и любого смертного, как-то сами собой разрешились. Вот тогда он и вспомнил историю, рассказанную ему однажды несчастным дровосеком. Здесь мы с ним и распрощаемся. Через два дня после этой, казалось бы, незначительной истории принцесса отправилась с утра к бассейну. И когда она нагнулась над водой, ей показалось, что на дне протоки лежит нечто очень похожее на ее ожерелье. Только девушка собралась нырнуть в воду, чтобы рассмотреть получше, как что-то защекотало у нее в носу и она чихнула. Голова ее слегка приподнялась, и принцесса увидела - то, что она приняла за ожерелье, было всего лишь его отражением в воде. Само же оно по-прежнему висело на ветке дерева, на которой она его оставила. Принцесса поскорее сорвала ожерелье с ветки и, счастливая, со всех ног кинулась к отцу, чтобы рассказать о своей радости. Шах, которому было свойственно чувство справедливости, приказал отпустить дровосека домой и публично извиниться перед ним от имени шаха. Маленькую дочь дровосека вернули из сиротского дома, и с тех пор они зажили счастливо, как никогда.
Это лишь небольшой отрывок из сказания о Мушкиле Гуше. Оно велико и конца у него нет. У него множество форм. Иногда даже не говорится, что это история о Мушкиле Гуше, и люди не узнают ее. Но в каком бы виде история ни рассказывалась, все равно это о Мушкиле Гуше, и обязательно, каждую минуту, днем ли, ночью ли, везде, где есть люди, хоть кто-нибудь да рассказывает, ибо об этом печется сам Мушкил Гуша. И поскольку конца у нее нет, то и рассказывать ее будут вечно. А вы будете по четвергам рассказывать историю о Мушкиле Гуше и помогать тем самым его нелегким трудам?

Заигрывая со смертью
Жил да был некогда очень богатый купец, и звали его Омар. Владел он целой флотилией превосходных кораблей, которые доставляли ему товары из разных заморских стран. Рода Омар был знатного и честь имел незапятнанную. И однажды... счастье отвернулось от него. Скорбную весть принесли ему люди. Они сказали, что корабли его потерпели крушение во время жестокого шторма и ни один из матросов не спасся от разъяренной стихии. - О Аллах! Смилуйся надо мной, - запричитал несчастный, - о, это самый черный день в моей жизни! Но беда никогда не приходит одна. Когда, убитый горем, на подгибающихся ногах и постаревший на добрый десяток лет, он вернулся к дому, там его уже поджидал новый удар - прекрасный, богатый дом его сгорел дотла, а с ним и ковры, и шелка, и парча. Драгоценные каменья и золото растащили воры. Остался он теперь один, без денег, без крова, не имея ничего, кроме безутешного горя. "Что я теперь? Без моих богатств кому я нужен? Конченый я теперь человек, - в исступленном отчаянии думал он. - Разве смогу я теперь гордо стоять среди тех, кто уважал меня раньше? Разве хватит сил человеческих, чтобы в такой беде начинать все сызнова?! Нет, нет, невозможно это!" Собрал он остатки мужества и душевных сил и бросился в море с высокой скалы. Бурлящие пенные волны сомкнулись над его головой, а он... он продолжал падать, и бесконечным было это падение. Но не захлебнулся, не утонул он, море выбросило его на влажный песок неведомого берега. Там и лежал Омар, в грязных лохмотьях, щурился от ослепительного солнца и все никак не мог понять, что он снова в этом мире и все еще жив. Подул ветер, и песок попал в глаза. - Ничего не хочу, только смерти! - прохрипел он безмолвным, лазурным небесам, осознав наконец, что смерть не приняла его. - Не могу я жить больше! Ответом ему была лишь тишина да легкий шелест прибоя и шуршание песка. Наконец он поднялся и начал карабкаться на скалы, что высились над берегом. Вокруг было так хорошо, но думал он только о смерти. Долго ли, коротко ли, случилось так, что обезумевший от отчаяния Омар брел по улицам города, и никто не признавал в нем некогда богатого и знаменитого даже за пределами своей страны купца. Его пинали, отшвыривали в сторону с дороги, мальчишки улюлюкали ему вслед. И вдруг шум и гомон толпы прорезал дикий вопль: "Смерть шаху и наместникам!" Это вопил сумасшедший бродяга, который в припадке бешенства, размахивая ножом и распихивая людей, продирался к шаху. Вот позади остался окровавленный труп начальника стражи, вот упал один телохранитель, другой, вот уже сталь ножа зловеще сверкнула перед грудью шаха. Но в эту секунду кто-то отчаянно вцепился в шею бродяги, и вот уже в бешеной схватке покатились двое в пыли, оставляя за собой следы крови, клочья одежды и волос. Блеснула сталь клинка телохранителя, подлетевшего к ним, словно буря... все стихло... из клуба оседавшей пыли выкатилась окровавленная голова безумца. - Стой, - приказал шах, когда Омар кинулся было бежать прочь (ибо это был он, тот некто, спасший жизнь шаху), надеясь изыскать другой способ лишить себя жизни, раз уж этот не удался. -- Подойди ко мне, мой почтенный друг, ибо я не могу отпустить тебя, не вознаградив за великую услугу, которую ты оказал мне. О ваша светлость! - ответил Омар. - Не надо мне никакой награды, умереть я хочу, и только! Умереть? - удивился шах. - Но почему ты. Должен умирать? Это интересно, ну-ка расскажи мне, да смотри, ничего не забудь. Да как же мне не хотеть смерти, - понуро отвечал Омар. - Все мои корабли погибли в морской пучине, дом сгорел, золото и драгоценности растащены ворами. И не могу я больше гордо держать голову среди равных. Как с этим жить? Я несчастный, несчастнейший из смертных, ибо даже море отказало мне в смерти! Люди, ну помогите же мне оставить этот тяжкий мир! О Аллах! Ну до чего ты неразумен, человек! - воскликнул шах. - Да за спасение моей жизни ты получишь наищедрейшее вознаграждение. И потом, разве не сказано было, что нет тяжелее греха, чем самоубийство? Крепись, и ты все вернешь себе и когда-нибудь возвысишься на этой земле еще больше, чем раньше. Произнеся эти слова, шах подал знак главному визирю, и тот провозгласил, что Омару шахская казна безвозмездно дарует почетные одежды, снаряжает для него новые корабли и наделяет его тем же количеством золота, коим он владел ранее. Никогда раньше Омару не оказывалось столько почтения и уважения, с коим люди встречали и провожали его на улицах города. И так все было хорошо, что вскоре он и думать забыл про смерть. Долго ли, коротко ли, но со временем Омар накопил такое громадное состояние удачливой торговлей, что посчитал себя достойным просить руки шахской дочери. И вот, в один пригожий день, когда Омар прогуливался по своему великолепному розовому саду и наслаждался запахом одного из самых прекрасных цветов, ему почудилось, что кто-то зовет его по имени. Обернулся Омар и видит - стоит под деревом некто высокий, во всем черном, с прикрытым лицом и скрещенными на груди руками. - Мир тебе, - неуверенно произнес Омар. - Кого я имею удовольствие приветствовать? - Я - ангел смерти! - И холодом повеяло на Омара. - Я пришел, чтобы увести тебя из этого мира в рай. Теперь ты должен следовать за мной. О нет, нет, как же так? Я не могу уйти с тобой сейчас, - взмолился Омар. - Я еще не готов. Теперь у меня есть все, я только начинаю жить, я богат, шахская дочь - моя жена. Сжалься надо мной, оставь ты меня, позволь мне еще хоть немного понаслаждаться жизнью и прелестями этого мира. Ты должен уйти со мной, - ответил ангел смерти, - и не забывай, у меня, как и у всякого другого, имеются свои обязанности. Поторапливайся, мне надо поспеть и к другим людям. Но тут в голове у Омара промелькнула наихитрейшая мысль. Но я действительно не готов, - уже спокойным голосом произнес он. - Позволь мне сходить в мечеть помолиться, и тогда я с удовольствием последую за тобой. Ну что ж, значит, после того, как ты помолишься в мечети, ты пойдешь со мной? Ты обещаешь? - спросил ангел. Да, клянусь, - ответил Омар, склонив голову, но для того лишь, чтобы скрыть усмешку. Ангел исчез, и тогда Омар, уже не в силах сдержаться, разразился хохотом. С того памятного дня Омар никогда даже и близко не подходил к мечети. Прошли годы, имя Омара звучало громче и громче, а самого его облекали все большим и большим почетом. И однажды, когда в волосах у него начала уже серебриться седина, взглянул он на себя в зеркало и подумал: "Каких высот, однако, удалось достичь мне. Несомненно, я теперь самый почитаемый в стране человек после моего уважаемого тестя, шаха!" Но тут его мысли прервал слуга, который пришел к нему с посланием от шаха. Шах просил Омара прийти ко двору в течение часа. Омар не заставил себя долго ждать, и вот он уже слушает, как шах говорит ему: - Мой милый Омар, умер духовный наставник в Бирюзовой мечети, и я не вижу более достойного ему преемника, нежели ты, друг мой. А теперь пойдем в мечеть, сегодня пятница и ты должен будешь возглавить полуденную молитву. О нет, нет, ваша светлость, - взмолился Омар сорвавшимся голосом. - Я... я... не достоин, назначьте другого кого-нибудь, но не меня, не надо! Дорогой Омар, я всегда высоко ценил твою скромность и бескорыстие, - ответил шах, - но они еще более убеждают меня в правильности моего выбора. Давай поторопимся, ибо уже около двенадцати. В сопровождении толпы придворных Омар и шах отправились в Бирюзовую мечеть. И хотя солнце было уже высоко и стояла нестерпимая жара, Омару казалось, будто чья-то ледяная рука все крепче и крепче сжимает его сердце. Мужество оставило Омара, ибо уж кто-кто, а он-то понимал, что пришел час ангела смерти. Войдя в мечеть, он собрал все душевные силы и возглавил молебен. Пока правоверные преклоняли колена, выпрямлялись, снова склонялись, Омар неистово взывал к Аллаху, столь усердно, как никогда ранее. Он умолял Всемогущего простить все великие грехи этой жизни и быть снисходительным к нему. Но не суждено было его мольбам продолжаться долее: невидимый для остальных, весь в черном, с покрытой головой и скрещенными на груди руками явился ему ангел смерти. Ну а теперь ты пойдешь со мной, - произнес он. - Долго же ты заставил ждать себя, но всему есть конец, вот и твой черед пришел. И в ту же секунду умиротворенность вошла в сердце Омара. Он покорно склонил голову: Вот и хорошо, - сказал он, - какое все-таки облегчение снова видеть тебя. Я пойду с тобой. В конце концов рай - вполне справедливая награда для всех истинно правоверных после бренной жизни в этом мире. - Нет, не все так, - ответил ангел, - я пришел за тобой вовсе не для того, чтобы отвести тебя в рай. Для этого я приходил раньше, но, помнишь, ты ведь обманул меня, поэтому для тебя теперь иной путь. Тебе уготована дорога в нижние миры, ибо рай у тебя уже был здесь, на земле.
Три ясновидца
Шли как-то по земле три суфия, и были они столь наблюдательными и мудрыми, что все называли их ясновидцами. Однажды, во время одного из многих странствий, повстречался им на пути погонщик верблюдов. Завидев путников, он кинулся к ним. У меня пропал верблюд, - выпалил он им, уставившись на них выпученными глазами. - Вы его не видели? Он слеп на один глаз? - спросил один из путников. Да, - ответил погонщик. И зуба спереди у него не хватает, - добавил другой. Да, да... - А еще хромает, да? - спросил третий. - Да, да, да, - обрадовался погонщик. Тогда все трое указали ему в ту сторону, откуда они шли, и сказали, что он может надеяться найти пропавшего верблюда. Погонщик, решив, что старцы видели его верблюда, устремился по указанному пути, даже не поблагодарив путников. Но верблюда он не нашел и подумал, что неплохо бы снова поговорить с ясновидцами, быть может, они подскажут ему, как поступить дальше. Он догнал их уже поздно вечером, когда путники расположились на ночлег. - У твоего верблюда с одного бока висит бурдюк с медом, а с другого мешок с зерном, я не ошибаюсь? - спросил один из них. - Да, - удивленно ответил погонщик. Он везет беременную женщину? - спросил другой. И тут червь сомнения зашевелился у погонщика под сердцем, но, поколебавшись немного, он снова протянул: Да-а. Мы не знаем, где они, - закончил третий. Теперь погонщик не сомневался, что именно эти трое украли и верблюда, и женщину, и всю кладь. Ослепленный гневом, он поволок их в ближайшее село к судье и обвинил старцев в воровстве. Судья, выслушав погонщика, решил, что дело тут очевидное, и приказал взять всех троих под стражу. Но спустя некоторое время погонщик все-таки нашел своего верблюда, который преспокойно пасся на каком-то поле. Вернувшись к судье, он упросил, чтобы ясновидцев отпустили. Судья, поначалу не позволивший им даже слова сказать в свою защиту, принялся расспрашивать, откуда же им было известно столько подробностей о злополучном верблюде, хотя, и теперь это уже очевидно, они даже не видели его. Но мы видели верблюжьи следы на дороге, - ответил один из них. Один из отпечатков был очень слаб, отсюда мы сделали вывод, что он хромает, - добавил второй. Он обгладывал листы кустарника только с одной стороны дороги, следовательно, он был слеп на один глаз, - продолжил третий мудрец. Листья были расщеплены посередине, что указывает на отсутствие среднего зуба, - снова вступил первый. Пчелы и муравьи собирались на разных сторонах дороги: мы увидели, что с одной стороны был пролит мед, а с другой рассыпано зерно, - сказал второй. Мы нашли длинный человеческий волос на том месте, где верблюд останавливался и кто-то слезал с него, это была женщина, - сказал третий. На том месте, где она сидела, мы нашли отпечатки ее ладоней, тогда мы и подумали, что она, видать, скоро должна разрешиться, коль ей приходится подниматься на ноги таким способом, - заключил первый. Но почему же вы не потребовали на суде, чтобы мы выслушали ваши объяснения? - удивился судья. Просто мы подумали, что погонщик не оставит поисков пропавшего верблюда и скоро, быть может, найдет его, - ответил первый ясновидец. А найдя его, он подумает, что с его стороны будет весьма благородным поступком добиться нашего освобождения, - сказал второй. Любопытство судьи не могло ускорить расследование, - сказал третий. Истина, установленная благодаря его собственным действиям, будет для него более очевидна и бесспорна, нежели наша попытка доказать, что мы были задержаны безо всяких на то оснований, - с достоинством прибавил первый. По опыту мы знаем, что люди более склонны верить истине, когда думают, что открыли ее сами, - сказал второй ясновидец. А теперь нам пора в путь - впереди нас ожидает еще много трудов, - заключил третий. И суфии ушли своей дорогой. Они и поныне пребывают в трудах, странствуя по дорогам земли.
Два брата
Жили были два брата, работали они на одном поле и урожай с него всегда делили поровну. Однажды один из них проснулся посреди ночи и подумал: "Мой брат женат и у него дети. У него больше хлопот и расходов, чем у меня. Перетащу-ка я несколько мешков зерна из моего амбара к нему, так будет по справедливости. Да, но он у меня слишком горд и благороден. Если он увидит - наверняка откажется, так что лучше я сделаю это ночью, хотя бы теперь, и он ни о чем не догадается". Так он и поступил, перенес мешки к брату и отправился спать. А немного погодя проснулся другой брат и подумал: "Нехорошо все-таки, что я беру половину урожая. Брат-то холост, и он лишен радости семейной жизни, отдам-ка я ему несколько мешков зерна, пусть хоть в этом ему будет лучше". Сказано - сделано. А поутру, когда они проснулись и заглянули в свои амбары, удивлению их не было границ - у каждого в амбаре было ровно столько же зерна, сколько накануне. Прошли годы, но ни один из них так и не смог понять, отчего у него всегда, когда он украдкой перетаскивает в амбар брату несколько мешков зерна, наутро оказывается прежнее количество мешков.
Ангел и благочестивый человек
Как-то раз некоего всеми почитаемого отшельника, который много лет провел в созерцании и уединении, посетило небесное создание. Наконец, решил отшельник, вот награда за строгий образ жизни, подтверждение того, что он действительно движется вперед, по пути к святости. - Пустынник, - сказал ангел, - ты должен пойти к некоему щедрому и благочестивому человеку и передать ему по велению Всевышнего, что ровно через шесть месяцев от сего дня он умрет и за добрые его дела будет препровожден в рай. Возликовав, отшельник поспешил к дому того человека. Услышав провозвестие, щедрый человек, несмотря на то, что ему уже был обещан рай, еще более увеличил размеры своих пожертвований, надеясь, что сможет принести пользу большему числу людей. Минуло целых три года, а щедрый человек так и не умер. Но это нисколько не разочаровало его, и он по-прежнему не оставлял трудов своих. А отшельник тяжело переживал столь великую свою ошибку, терзаемый мыслью, что это была просто галлюцинация. Он сгорал от стыда, так как на него показывали пальцем, обзывая лжепророком и человеком, возомнившим, будто его посещают высшие существа. День ото дня он становился все более и более угрюмым, пока не превратился в нечто совершенно несносное. Но более чем Другим он был противен самому себе. И вот тогда снова появился ангел. - Теперь видишь, - сказал он, - насколько ты слабодушен? И это столь же верно, как и то, что благочестивый человек уже пребывает в раю, и что он уже умер, умер в определенном смысле, известном лишь избранным, в то время как на самом деле он до сих пор наслаждается этой жизнью. Ну а ты? Ты по-прежнему почти никчемен. Но теперь, когда ты наконец почувствовал, как зудят язвы тщеславия, быть может, хоть теперь тебе удастся вступить на путь духовности.
Гостеприимство
Народ Туркестана славится своим гостеприимством, чувством собственного достоинства и страстной любовью к лошадям. У туркестанца по имени Анвар Бек был некогда великолепный и чрезвычайно легконогий, чистокровной породы конь. Не было такого человека, который не мечтал бы обладать этим конем, многие домогались его, но Анвар отказывался продавать коня, какую бы цену ему ни предлагали. И был у него друг, коновод, которого звали Якуб. Тот время от времени приходил к Анвару, надеясь выторговать у него коня. Но Анвар и слышать об этом не хотел. И вот однажды, прослышав, что у Анвара наступили тяжелые времена, Якуб подумал: "А что как пойти к Анвару теперь? По нынешним временам он, конечно, согласится, ведь цена коня так велика, что, продав его, Анвар сразу сможет поправить свои дела". Не теряя ни секунды, Якуб отправился к другу. По обычаю той страны Анвар поприветствовал друга и, прежде чем приступить к обсуждению дел, пригласил гостя к столу, как того требовал закон гостеприимства. Вскоре им накрыли на стол, и они поели с величайшим удовольствием. Когда же Якуб наконец изложил цель своего прихода, бедный Анвар ответил: - Милый друг, теперь нам уже не о чем говорить. Гостеприимство прежде всего. Ты пришел ко мне в тяжелые для меня времена, а не оказать тебе почтения я не мог, поэтому мне пришлось зарезать коня, чтобы было что поставить на стол и наилучшим образом исполнить долг хозяина.
Монголы
Когда монгольские орды разрушили Самарканд, те из жителей, кто не погиб в бою, бежали на восток и на запад. Многие повстречались со смертью в песках пустынь. Но голод, мор и беспощадные монгольские нукеры* унесли еще больше жизней мужчин, женщин и даже детей. Теперь установлено, что, не считая тех, кто погиб на полях сражений, еще тридцать миллионов человек было вырезано ханами, которые поклялись, что сотрут с лица земли всех, кто не принадлежит к их крови. Хвайя Анис, дервишский наставник, в поселок которого в Афганистане стекалось великое множество беженцев, надеющихся найти там убежище, обратился к беглецам с такими словами: - Вы обвиняете монголов. Но ваши привычки и ваша разобщенность во многом повинны в ваших злоключениях. Это - кара, отчасти призванная вашей же собственной глупостью, накопившейся за долгие века. Вы проиграли одно сражение, а в страхе своем измышляете, что проиграна война. Монголы опьянены торжеством победителя, и даже при упоминании вашего имени они разражаются презрительным смехом. Это заставляет народы не только близлежащих стран, но и самых отдаленных быть слепыми к вашим бедам и восторгаться их победами. Монголы выгнали вас из ваших жилищ, забрали ваши стада и земли, а теперь они всюду бахвалятся своей доблестью и удачей. Их мужчины называют вас женщинами и трусами. Но, несмотря на ваши неудачи и убежденность врагов в вашей слабости, вы победите. Я оглашаю закон, управляющий жизнями народов, закон, который никогда еще не ошибался: "Вы и дети ваши будете свидетелями унижения захватчиков. И таково будет их унижение и падение, что племя их почти совсем переведется. Исламский мир воспрянет из пепла, а монголы в Туркестане, Хорасане, Иране и во всех других порабощенных ими странах останутся лишь в народных преданиях. И даже среди тех, кто теперь восхищается их победами, не найдется никого, кто стал бы оплакивать их гибель. То, что кажется сегодня самым невероятным, будет тем, что обязательно произойдет".
Письмо царицы
Махмуд из Газни был величайшим среднеазиатским полководцем X в., одно имя которого приводило в трепет и вселяло ужас в сердца персов и индусов. Когда умер правитель Персии, его жена Сайда взяла бразды правления в свои руки. Махмуд написал ей послание, в котором, угрожая вторжением, требовал выплаты дани. Царица-мать ответила великому полководцу из Газни таким письмом: "Покуда жив был мой муж, я действительно боялась великого султана Махмуда, который поверг к стопам своим и Персию, и Индию. Но теперь мне нечего бояться, ибо я уверена, что столь мудрый правитель не станет посылать свои доблестные войска против женщины. Конечно, если он все-таки нападет на мои земли, я буду сражаться до конца. Если счастье улыбнется мне, и я одержу победу, имя мое прозвучит в веках, ну а если верх возьмет султан Махмуд, люди с презрением скажут, что победил он лишь старую немощную женщину. А так как я знаю, что султан достаточно мудр, чтобы не оказаться в любом из этих двух, одинаково невыгодных для него положений, то, соответственно, и бояться мне нечего". На султана Махмуда, разрушителя идолов, строки эти произвели столь неотразимое впечатление, что, прочитав послание, он торжественно поклялся никогда не нападать на Иран, пока жива царица. 
Милость Джан-Фишан-хана
Некий человек пришел к Джан-Фишан-хану, и военному предводителю народа, населяющего Гиндукуш, и магу, славившемуся удивительной способностью вести себя в полном соответствии со сложившимися обстоятельствами. - Я хочу просить о небольшой милости, - сказал пришелец. - Вышвырните его вон! - закричал хан. - Пускай уразумеет сначала, что наносит неслыханное оскорбление Джан-Фишану, когда просит его о чем-либо малом!
Омар и пьяница
Халиф Омар имел обыкновение тайком выбираться из дому и бродить переодетым по улицам своего города, чтобы иметь возможность убедиться самому в соблюдении законов и справедливости. Позднее его примеру следовал Гарун аль-Рашид Багдадский. Однажды ночью халифу послышалось какое-то песнопение. Прислушался, оказывается, пели в соседнем доме. И захотелось узнать ему, что же там происходит. Забрался на забор дома, глянул в окно... а там сидит хозяин, пьет вино да песни распевает. Халиф, подобно урагану, ворвался в окно соседа и грозно прикрикнул на полуночного пьяницу: - Да как ты смеешь предаваться страсти, запрещенной Кораном? Неужели ты думаешь, что покров ночи сокроет грех твой от глаз Всеведущего? Но пьяница, ничуть не смутившись, поднял взгляд на Омара и, едва ворочая отяжелевшим языком, промолвил: - О халиф ислама! Я совершил грех и не отрицаю этого, тогда как ты, который обвиняет меня, согрешил трижды! Так какая же кара ожидает тебя? Омар смешался, отступил на шаг, оправился и спросил: В чем же грехи мои? А тот ему: - Пророк запретил подглядывать, ты преступил здесь. Коран гласит: "Входи в дом только после того, как поприветствуешь находящихся в нем", и здесь ты преступил. Издревле для всех правоверных мусульман заведено заходить в дом через двери, и этот обычай ты тоже нарушил. Омару пришлось признать, что и он грешен.
Посредник необходим во всем
К халифу Маруану подошел нищий и принялся вымаливать у него милостыню. - Обратись к Аллаху, - сказал Маруан. - К нему я уже обращался. И мне был ответ: "Проси у Маруана", - произнес нищий. - О Аллах! Наконец нашелся хоть один человек, понявший, что во всем нужен посредник, - воскликнул халиф. - Было бы неплохо, если бы все присутствующие здесь осознали это.
Повелитель правоверных
К истории этой принято относиться как к некоего рода вставке, потому что она всплывает в самый разгар серьезных бесед на эзотерические темы; и этот, скорее всего, даже не рассказ, а отрывок, взят из "Эзотерических исследований" ("Тахкик-и-Батини"). Существует мнение, что они написаны сирданом (познавшим таинства) Даудом Вараки, но в то же время во введении к манускрипту XVIII в. говорится, что "отождествление авторства с чьим-нибудь конкретным именем может оказаться святотатством", а посему сочтем его анонимным.
 Некий халиф, страстно желая проверить один из своих домыслов на ком-нибудь малоискушенном, приказал слугам отправиться в пустыню и привести к нему араба-бедуина. Исполнители не стали утруждать себя долгими поисками и схватили первого же попавшегося им на дороге за чертой города путника, и так уж случилось, что оказался он суфием, правда, откуда им было знать об этом. - Повелитель правоверных желает, чтобы ты явился к нему, - произнес старший. - А кто такие правоверные и откуда у них взялся повелитель? - спросил странник. Заслышав столь удивительные речи, солдаты решили, что перед ними и впрямь самый неискушенный во всей округе человек, и, не промолвив более ни единого слова, схватили его и прямиком к халифу. - Мне говорили, - сказал повелитель, - что бедуины настолько невежественны, что не знают самых обыденных вещей. - И кто же тебе сказал такое? Мысль эта была высказана во время одной из бесед с моими наимудрейшими советниками. - Ну, если дело только в уме, то выяснить истину очень просто, - спроси меня о чем-либо. Халиф тихо, почти шепотом, так, чтобы араб не смог расслышать, приказал подать блюдо с овсянкой. Бедуин понюхал, попробовал и начал есть. - Что это? - спросил халиф. - То, что можно есть без опаски. - Да, но как это называется? Если рассуждать с помощью обычной логики и опираться на предполагаемые во мне знания, я прихожу к выводу, что это гранаты. При этих словах присутствовавшие схоласты, которые и сказали халифу, что бедуины глупы, разразились дружным хохотом. - О Аллах! И как же ты пришел к столь "мудрому" заключению? - А тем же путем, каким рассуждаете и вы - схоласты. Я слышал поговорку: "Финики и гранаты". Слова эти означают, что речь ведется о чем-то вкусном. Поскольку финиками я питаюсь ежедневно, я знаю, что на блюде не они, следовательно, передо мной гранаты.
Марципановый шарик
Однажды халиф Гарун аль-Рашид во время беседы со своим наставником сказал: - Учитель, ты сам знаешь, что по натуре своей я ищущий. У меня есть все блага этого мира, всё, о чем мечтает большинство смертных. Не кажется ли тебе, что, раз я освобожден от мирских забот, коими беспрестанно забиты головы простых людей, мне следовало знать более того, что мне известно теперь? Учитель выслушал и ответил: - У всего должна быть своя основа. У тебя, например, имеются все основания для того, чтобы властвовать, для того, чтобы повелевать людям потворствовать твоим желаниям. Но когда нет изначальной основы, человек не только не может сам создать ее, но зачастую, подобно тебе, ошибочно полагает, будто он уже обрел эту необходимую основу. - Вот ты и научи меня, как ее обрести, - принялся настаивать нетерпеливый халиф. - Для начала я научу тебя осознавать необходимость этой основы, иначе ты не согласишься принять ее от познавших, - неторопливо, растягивая слова, ответил мудрец. Говорить на эту тему дальше он отказался, потому что знал: обучить обещанному можно только при соответствующих обстоятельствах, которые могли бы наглядно пояснить то, чему он будет учить. Прошло несколько лет, и вот наконец подвернулся подходящий случай. Халиф и мудрец обедали вместе, и во время обеда Гарун обратился к наставнику: - Учитель, эти сладкие марципановые шарики могут, по-моему, послужить ярчайшим примером того, как человеческие изобретения, если они хороши, быстро распространяются по всему миру, становясь достоянием каждого. - О халиф! - воскликнул мудрец. - Прошло уже несколько тысячелетий с тех пор, как человек впервые отведал марципанов. Но, несмотря на это, далеко не всякому приятен их вкус. Мало того, есть на земле еще великое множество таких людей, которые и знать-то о них ничего не знают. Столь явное умаление его знаний страшно разгневало халифа, но он сдержался и сказал мудрецу: - Я даю тебе один день для того, чтобы ты смог доказать свое голословное утверждение. И если к завтрашнему вечеру ты не приведешь ко мне человека, который ничего не знает о марципанах, я вышвырну тебя вон со двора, как обманщика и глупца. - Я исполню твою волю, - ответил мудрец, - но вовсе не из-за угроз, а потому только, что именно сейчас сложились обстоятельства, которые требуются для наглядной демонстрации необходимости изначальной основы. Утром следующего дня он вышел на улицы Багдада и не спеша побрел по ним. Вскоре ему повстречался какой-то селянин, одет он был очень просто и шел по улице так, словно неведомая сила каким-то непонятным образом забросила его в совершенно чуждый ему мир - во взгляде непритворное удивление, а руки как-то нелепо прижимали к груди кусок хлебной лепешки. - Откуда ты и куда? - спросил его мудрец, поравнявшись с ним. - Но, но... полегче! - выпалил тот в ответ. - Знаю я вас, все вы на мой хлеб падки. - Вовсе нет, - попытался успокоить его мудрец, - напротив, я хочу угостить тебя кое-чем вкусным. - С чего бы это вдруг? - спросил крестьянин. - Чтобы помочь тебе узнать новое и еще дать возможность одному человеку понять кое-что очень важное, - ответил мудрец. После долгих уговоров ему удалось притащить упрямца в халифский дворец. Завидев ослепляющие своей роскошью одежды телохранителей халифа, его богоподобных визирей, белоснежный мрамор, фонтаны, несчастный пал ниц и завопил: - О, я узнал! О, это он пришел! Настал день воскрешения! О, как великолепен этот зал правосудия Бога единого и всемогущего! - Ты видишь все так, как тебе и подобает, но ты ошибаешься, - сказал мудрец. Потом он еще долго говорил о чем-то, но бедняга ничего не мог понять и лишь смотрел на мудреца ошалевшими, испуганно-преданными глазами. Наконец они пришли к халифу и уселись рядом с ним на ковер. Мудрец указал ладонью на крестьянина и сказал халифу, что исполнил его волю и привел к нему человека, который ничего не знает о марципанах. - Ну, это мы еще проверим, - ответил халиф. - Что это у тебя в руках? - спросил он, обернувшись к крестьянину. - Пища, - ответил тот. Халиф подал знак рукой, и ему принесли несколько марципановых шариков. - Ну, а это что? - спросил он. - Это ведь нечто съедобное, не так ли? - У нас в деревне живет очень мудрый человек, - отвечал ему крестьянин, - так вот он, говоря о пище, всегда приводит поговорку: "Финики, вода и ощущения". Воду и финики я знаю, следовательно, это ощущение. При этих словах мудрец воскликнул: - О халиф! Этот человек использует, как основу, жизненную мудрость своей деревни для того, чтобы объяснить те явления, которые ему непонятны без более полного объяснения или при отсутствии опыта. Он не испытывает необходимости в марципанах. А если бы таковая и была, нам пришлось бы дать ему больше сведений о них, большую основу для понимания. Точно так же и просвещенному человеку нравятся те предметы, и даже просто их идея, которые развились от основ, отсутствующих или же малоприметных в его собственном окружении.
Ахмед Хусейн и султан
Как-то раз султан Махмуд из Газни прогуливался с мудрецом Ахмедом Хусейном. В ту пору ходили слухи, что Ахмед может заглянуть в душу любого человека и прочесть его мысли. Султану страсть как хотелось вынудить Хусейна показать свою силу. Но Ахмед всегда отказывал просьбам Махмуда, не изменил он себе и на этот раз. Тогда султан решил прибегнуть к хитрости и поставить мудреца в такие условия, чтобы тот, пусть непроизвольно, но выказал свои способности. - Ахмед, - окликнул он мудреца. - Да? - Как ты думаешь, что это там за человек? - Плотник. - Ну а как его зовут? - Как и меня, Ахмедом. - А давно ли он ел? - Нет, совсем недавно и что-то сладкое. Султан приказал слугам привести к нему этого человека, и тогда выяснилось, что мудрец ни в чем не ошибся. - Вот видишь, - обрадовано воскликнул султан, - ты, почтеннейший, скрываешь свои духовные силы и даже мне отказываешься признаться в своих способностях. Но, согласись, мне все же удалось заставить тебя прибегнуть к их помощи, а ведь если я расскажу людям о том, чему только что был свидетелем, молва тотчас возведет тебя в ранг святых. Интересно, как же ты тогда сможешь следовать вашей главной суфийской заповеди - всегда оставаться в тени и изображать из себя простого человека? - Да, султан, - ответил Ахмед, - я действительно могу читать мысли, но никто не знает, когда я это делаю. А я уже по природе своей не использую свои способности ради пустяшной забавы, а потому тайна моя так и останется нераскрытой. - Но ты ведь не можешь отрицать, что только что использовал свои тайные знания? - Отчего же? - Ну хорошо, тогда объясни, как тебе удалось столь точно ответить на все мои вопросы? - Ну, султан, это и вовсе просто. Когда ты окликнул меня, этот человек обернулся, вот я и подумал, что его зовут так же, как и меня. Что он плотник, я догадался, когда увидел, что в этом лесу его интересуют лишь те деревья, которые наиболее пригодны для этого ремесла. Ну а по тому, сколь яростно он отмахивался от пчел, пытавшихся сесть ему на губы, я понял, что совсем недавно он ел сладкое.
Султан, суфий и хирург 
Давно это было. Султан, правитель всех территорий, покоренных монголами, выбрался как-то со своими приближенными на прогулку. У обочины дороги, по которой двигался великолепный эскорт, стоял какой-то абдал (странствующий суфий, преображенный). - Любому, кто даст мне сотню динаров, я подарю добрый совет, - крикнул он проезжавшим. Султан приостановил коня и спросил: - Абдал, и какой же это совет ты так дорого ценишь? - Хороший, - ответил тот. - Прикажи, чтобы мне сперва выплатили сотню динаров, и я тотчас скажу его тебе. Султан выгреб из своих карманов все золото, какое там оказалось, кинул суфию и весь превратился во внимание, ожидая услышать что-либо ошеломляюще мудрое. Дервиш, припрятав золото в складках одежды, повернулся к нему и сказал: - Совет мой прост: никогда не начинай что-нибудь делать до тех пор, пока не сможешь ясно представить себе, к какому результату приведет это действие. Тут уж и вельможи и все, кто при этом присутствовали, разразились таким дружным хохотом, что где-то вдалеке испуганно вспорхнула птичья стая и скрылась в небесной выси. Давясь, сквозь смех они начали восхвалять мудрость дервиша, который истребовал деньги вперед, а потом сказал то, что старо как мир. Но султан прервал их неудержимый хохот и сказал: - Я не нахожу причин для насмешек, ибо совет абдала действительно хорош. Все знают, что, прежде чем сделать что-либо, следует хорошенько подумать. Но каждый день мы пренебрегаем этой древней мудростью, что иногда приводит к дурным последствиям. Я благодарю тебя, дервиш, за твой подарок! С этого дня султан решил никогда не забывать совет абдала и приказал, чтобы слова эти были написаны золотом на каждой дворцовой стене. Но даже этого показалось ему мало, и тогда он приказал выгравировать их на дне своего серебряного блюда. С тех пор прошло некоторое время, впрочем, не так уж и много. И вот некоему человеку запала в голову мысль убить султана. Заговорщик подкупил придворного лекаря, пообещав, что назначит его великим визирем, если он сделает султану очередное кровопускание отравленным скальпелем. И вот настал этот день, уже поставили под локоть султану серебряное блюдо, чтобы ни одна капля крови не пролилась наземь. Но в ту самую секунду, когда лекарь готов уже был коснуться султана отравленной сталью, в глаза ему бросились слова, выгравированные на дне блюда: "Никогда не начинай делать что-либо до тех пор, пока ясно не представишь себе конечный результат своего действия". И тут до бедняги лекаря дошло, что стоит только негодяю-заговорщику стать султаном, как он, не медля ни секунды, прикажет убить сообщника, дабы убрать свидетеля. Султан тем временем заметил, что по телу лекаря пробежала нервная дрожь. Он поднял взгляд на лекаря, увидел его смертельно бледное лицо и спросил, что с ним сегодня стряслось. Лекарь не стал ничего скрывать и тут же покаялся во всем. Заговорщика, конечно, схватили и предали казни. Султан же призвал к себе своих приближенных, тех, кто был с ним, когда абдал подарил ему свой совет. Когда все собрались, султан спросил их: - Ну как, вы по-прежнему смеетесь над дервишем?
Дело чести
Воины жестокого бедуинского вождя схватили в пустыне странствующего суфия и привели к своему повелителю. - Ты шпион и подослан нашими врагами! За это будешь убит! - закричал главарь, увидев суфия. - Я не виновен, - ответил ему суфий и в ту же секунду бросился на одного из воинов, выхватил у него меч и отскочил в сторону, став спиной к дереву. - Вот меч, - сказал он. - Прежде чем вы сможете подойти ко мне, я убью одного из вас. Этим я спасу вашу честь, ибо вы можете запятнать ее кровью невинного суфия, а так у вас будет повод.
Пульс принцессы
Ни от кого в стране не скрылось, что султан Санджар по возвращении из паломничества к мазару наставника Бахааддина заметно сник и был чем-то опечален. Некоторые полагали, что второе было следствием первого, другие же считали, что в столь великой печали повелителя виновно до странности неприятное заболевание его единственной дочери. Принцесса Бану увядала на глазах. День ото дня жестокий недуг все сильнее и сильнее сдавливал ее в своих неумолимых объятиях. Многих именитых лекарей султан приглашал к дочери, обещая им великолепные дары, если они смогут исцелить ее, но все они были бессильны. И вот в один прекрасный день в столице объявился какой-то странник. Зеленый халат понуро висел на его согбенной фигуре, но величал он себя не иначе как целитель Шадрах. И этот оборванец бахвалился, что он сможет исцелить принцессу. Скрепя сердце, султан позволил ему навестить дочь свою, но пригрозил, что если тот не оправдает монарших надежд, то с головой ему придется распрощаться. Окруженный толпой любопытствующих царедворцев, целитель приблизился к кровати, где лежала принцесса, изнуренная, едва живая в объятиях непобедимого недуга. Но к великому удивлению благородных зевак, которые ожидали, что лекарь сперва осмотрит больную, а потом начнет поить ее какими-нибудь чудодейственными снадобьями, ничего подобного не произошло. Человек в затертом зеленом халате сел на край кровати, взял царевну за запястье и начал... рассказывать сказки. Это были сказания о далеких странах, битвах и героях, о мире и о славе. Долго он так сидел, рассказывал, и со стороны никто ничего не мог понять. А его пальцы все это время чутко следили за едва уловимым биением пульса принцессы. Наконец лекарь умолк, отпустил нежную руку принцессы, а она, окончательно изнуренная столь долгой беседой, лишилась чувств. Шадрах встал на ноги и, повернувшись к султану лицом, сказал: - Твоя светлость, сейчас я окончательно убедился, что единственной причиной болезни твоей дочери является любовь. Она влюблена, и очень сильно, в некоего жителя Бухары. А живет этот человек на улице ювелиров и зовут его не иначе как Абдул-Фазл. Это действительно очень красивый юноша, а сознание, вы уж не беспокойтесь, она потеряла, когда я назвал его имя. Так уж сложилась моя жизнь, что мне известны все жители Бухары, как, впрочем, и многих других городов. Благодаря этим знаниям мне и удалось отыскать исток ее жестокого недуга. Султан впервые осознал, сколь велика сила воистину премудрого искусства, и не мог скрыть своего восхищения. Теперь, когда причина болезни была найдена, радость вселилась в сердце могучего султана. Но мысль иная тотчас же распалила в нем гнев: как смела дочь, высокородная принцесса, отдать любовь и помыслы свои столь низкому созданью, каким во всей округе Бухары известен был сей нечестивец Абдул-Фазл. Но делать нечего, послал он в Бухару своих гонцов, дабы ювелира поскорее доставили в столицу. Шадрах, целитель, оказался прав во всем. Лишь только юный бухарец вступил во дворец, принцесса словно ожила. А через пару дней она и вовсе исцелилась и щебетала, точно птичка при наступлении весны. Но ювелир был тщеславен, к тому же юн, и при новом своем положении непомерно возгордился, и вскоре стал он всем в тягость. Шадрах, великий врачеватель, за мудрость и врачебное искусство был назначен султаном великим визирем. Все было внешне хорошо, и жизнь дворца вновь возвращалась в привычное русло. Султан и Шадрах понимали, что несносный юнец может стать страшной обузой для государства, да и принцессе он совсем не пара. Но как отправить восвояси наглеца, когда царевна была и вправду влюблена? Лишение ее предмета любви, пусть даже столь низменного, грозило возвращением недуга, что отзывалось болью в монаршем сердце. Вопрос нелегкий, не по силам простому смертному. Но нет в этом мире никаких преград для великой мудрости и врачебного искусства. Визирь - мудрец и великий врачеватель, познавший сполна таинства жизни, уединился, и вскоре тайное зелье, но не отрава, а просто некое снадобье, было готово. Его он и подсыпал ювелиру в сладкое вино. И минул только один день, а для юнца как будто прошло двадцать лет. За один день его красивое лицо сплошь покрылось морщинами, стан согнулся, а в волосах появилась седина. Принцесса словно очнулась ото сна, увидев пред собою старика, пытающегося взять ее в объятия, и в ужасе отшатнулась. Шадрах был искусен и мудр. Предвидя такой исход и зная тайный путь сердца, он приготовил зелье и для себя. Действие снадобья было совсем иное. И стал Шадрах статен, крепок, юн, как много лет назад, но мудрости своей не утратил. Прошло совсем немного дней, и он полюбился принцессе за мудрость, ум, ясный взгляд и молодую гибкость стана. И принцесса не заметила, когда ювелира прогнали со двора. С тех пор принцесса, суфий и султан зажили счастливо " одной семьей, и в стране правила мудрость.
Мауляна-дервиш
Однажды мауляна-дервиш (учитель), глава Накшбандийского ордена и один из его величайших наставников, сидел у себя в завии*. Неожиданно к нему ворвался какой-то разъяренный святоша. - Ты... ты сидишь себе здесь, - с пеной у рта прошипел ему непрошеный гость, - собака, ты и есть собака. Сидишь в окружении своих потакальщиков, потворствующих каждой твоей прихоти! Сидишь, блаженствуешь, когда я призываю людей стремиться к божественному через молитвы и определенное нам свыше воздержание. При слове "собака" некоторые из учеников вскочили на ноги, чтобы вышвырнуть вон бесноватого фанатика. - Остановитесь, - промолвил мауляна, - ибо нет ничего дурного в собаке. Я и есть собака, верно служащая своему повелителю, - я охраняю его паству, предугадывая желания нашего повелителя. И, подобно сторожевому псу, наброшусь я на вора и врага. И буду вилять хвостом от восторга, когда придут друзья моего повелителя. Насколько лай и виляние хвостом естественны для собаки, настолько же присуще это качество нам, и поскольку все мы во власти нашего повелителя, ему нет нужды ни лаять, ни вилять хвостом.
*Завия - в первые века ислама так называли и кельи христианских монахов, и маленькие мусульманские мечети или молельни. Так назывались и места поселения последователей суфийских братств, служившие их культовыми и образовательными центрами. 

Верблюд и палатка
Некий бедуин, остановившись на ночлег во время длительного и тяжелого перехода через пустыню, поставил небольшую черную палатку и завалился спать. Ночи в пустынях холодные, ветреные. Среди ночи бедуина разбудил легкий толчок. Спросонок он ничего не понял и подумал было, что приснилось, а потом заметил верблюжью морду. - Хозяин, холодно очень, позволь мне просунуть в палатку нос и погреть его немного, - умоляюще сказал верблюд. Тот пожалел беднягу и согласился. Устроившись поудобнее, бедуин снова забылся крепким сном. Но не прошло и часа, как верблюд снова разбудил его: - Хозяин, совсем я замерз. Позволь мне просунуть в палатку голову. Сначала в палатке оказалась голова верблюда, потом шея. В конце концов уже безо всякого разрешения верблюд решил втиснуть в палатку всю свою тушу. Когда же ему показалось, что он достиг своего, бедуин лежал уже на голой земле, ничем не укрытый. Верблюд, протискиваясь в палатку, разорвал ее на мелкие клочки, и теперь лишь жалкие лохмотья свисали с его горба. - Куда же делась палатка? - удивился верблюд, глупо вертя головой.
Проклятие
Некий лжесуфий отправился раз на мельницу, чтобы перемолоть там свою пшеницу. - Смели-ка ты мне это сейчас, да поживее, - крикнул он мельнику с высокомерием, которое столь присуще всем шарлатанам, пытающимся заставить других работать на себя. - Нет у меня времени возиться с тобой, - ответил мельник. - Если ты не подчинишься, я прокляну твою мельницу, - пригрозил жулик. - Ну что ж, с удовольствием посмотрю, как это у тебя получится, - ответил мельник, который был истинным суфием. - Если бы ты умел добиваться исполнения своих желаний, таким образом, тебе не пришлось бы сейчас стоять передо мной и пытаться заставить меня смолоть твое зерно.
Вор
Низмат Хан поведал, что некий человек из Мерва - города, знаменитого своими мудрецами, однажды ночью всполошил всех жителей. Он несся, сломя голову, по улице и вопил во всю глотку: "Вор! Вор!" На крики стали сбегаться люди, и, когда он немного успокоился, его спросили: - Где же вор? - В доме... моем... - Ты видел его? -Нет. - У тебя что-нибудь пропало? - Нет. - Так с чего ты решил, что у тебя побывал вор? - Я уже лежал в постели, было поздно, и вокруг стояла такая тишина, аж жутко. И тут я вспомнил, что воры забираются в дом без единого звука и делают свое дело так неслышно, что даже мышь не всполошится. Вот тогда я и понял, что вор в доме. Ведь я ничего не слышал, так то, глупцы!
Когда в глазах двоится
Однажды отец сказал сыну, у которого от рождения двоилось в глазах: - Сын мой, ты вместо одной вещи видишь две. - Не может быть! Ведь если бы это было так, я бы видел четыре луны вместо двух.
Почему?
Мулла Джами рассказывал о том, как некий человек спросил у дервиша:  - Почему ты так редко приходишь?  А дервиш ответил:  - Потому что слова "Отчего тебя долго не было?" более приятны для моих ушей, нежели "Зачем ты снова здесь?".
Юсуф, сын Хусейна
Шейх Фарид ад-дин Аттар как-то поведал такую историю.  Мучительно желая стать учеником, Юсуф отыскал Зу-н-Нуна и служил ему целый год.  По истечении срока Зу-н-Нун спросил: - Чего бы ты хотел от меня? - Вашего позволения служить вам еще год. Прошел еще один год. Зу-н-Нун сказал: - Можешь просить меня о чем-нибудь. - Назови мне высочайшее имя. Зу-н-Нун ничего не ответил, и Юсуф продолжил свою службу. Однажды Зу-н-Нун вручил Юсуфу блюдо, укрытое холстом, и сказал: - Отнеси это к дервишу, который живет на том берегу реки, только ни в коем случае не заглядывай под покрывало. Юсуф ответил: - Клянусь головой и сердцем, что все будет, как ты велел. - Если ты сдержишь свою клятву, - сказал Зу-н-Нун, дервиш откроет тебе великое имя. Но, переплыв на лодке реку, Юсуф не удержался от соблазна и развязал веревку, чтобы заглянуть под покрывало. В ту же секунду из посылки выскочила большая крыса и с шумом плюхнулась в быстрые воды Нила, которые тут же унесли ее прочь. Достигнув места назначения, Юсуф передал дервишу посылку и сказал: - Назови мне великое имя. Но дервиш глянул на него и ответил: - Ты не уберег даже крысу в посудине, как же ты сможешь хранить великое имя? Ты не выдержал испытания. К мастеру Юсуф вернулся совершенно пристыженный и подавленный. Зу-н-Нун отправил его восвояси, сказав при этом: - В свое время ты, быть может, и получишь посвящение. С тех пор прошло без малого пятьдесят лет, прежде чем Юсуф, благодаря многим испытаниям, и этому в том числе, приобрел должную выдержку для того, чтобы хранить великое имя.
Почему скрывается дервиш
Сын Руми однажды спросил отца: - Почему сокрыт дервиш? И как это самосокрытие происходит? С помощью одежды? Да и есть ли в нем что-либо, что должно быть сокрыто? Мастер ответил: - По-всякому бывает. Одни пишут стихи о любви, а люди, читая их, думают, будто они о самой обыденной любви, доступной всякому. Призвание часто лишь занавес, скрывающий истинное местонахождение человека на Пути. Некоторые торгуют, подобно Баба Фариду, кто-то пишет прозу или стихи, другие трудятся в иных областях мирской жизни. Порой это делается для того, чтобы укрыться от обычных людей, непосвященных. Некоторые из нас умышленно прикрываются такой маской, которая не может заставить окружающих отшатнуться от ее носителя, и так тоже отвоевывается мир. Поэтому и было сказано Пророком: "Аллах сокрыл людей величайшего знания". Идущие по Пути могут выбирать любой способ для обретения мира, если что-либо превращается в помеху на их пути. И с губ мастера слетели слова Афлаки* из книги "Му-наджиб аль-арифин" ("Жизнеописания познавших"): Познавшие, чем скрытней, тем поиск их напряженней. Но глазу простому видна только маска. Таинственным, внутренним светом их путь освещен: Для них невозможное не составляет труда. Но сами они всегда остаются в тени!!!
Собака и дервиш
Как-то раз несколько дервишей со своими учениками предприняли путешествие. Долог был их путь, наконец голод взял свое, и решили они отдохнуть у обочины да и перекусить немного. Вытащили путешественники из старой котомки кусок холста, расстелили его на земле, а по углам придавили булыжниками - дул сильный ветер. В это время мимо пробегал бродячий пес. Заметив приготовления людей, он сразу догадался, что тут, может быть, удастся чем-нибудь поживиться, остановился, принюхался и начал кругами бегать вокруг "стола". Кто-то из учеников сказал: - Похоже, пес собирается пристроиться к нашему столу. Но если мы кинем ему какие-нибудь объедки, он от нас уже не отстанет. Не пришлось бы нам тогда кормить его всю дорогу. Но один из дервишей остановил его речь: - Действие предшествует размышлениям. Брось думать о пустяках, помоги лучше разложить камни. Пес покружил, покружил еще немного, обнюхал каждый булыжник, да и побежал своим путем, не преминув, однако, полаять напоследок. Кто-то из дервишей умел понимать язык зверей. Он растолковал этот лай так: "Если они для себя кроме камней на стол ничего не положили, то мне тут и вовсе делать нечего".
Мольбы и проклятия дервиша
Нередко многие люди из-за чрезмерной самовлюбленности не понимают, что мольба о чем-либо может привести к совершенно противоположному от ожидаемого результату.  Жил некогда дервиш, и велика была в нем духовная сила, но, на беду, очень часто его обуревали всевозможные желания, а подчас случалось, что он желал себе только того, чего и вовсе не заслуживал. Как-то раз во время странствий ему пришлось забираться на крутой склон, и так утомителен был этот подъем, что не выдержал бедняга да и взмолился, чтобы хоть какая-нибудь помощь была ниспослана ему. И, о чудо, не успел он так подумать, как невесть откуда появился некий мужичок, надавал дервишу по бокам да и вскочил бедолаге на спину, тащи мол. А куда ж деваться-то, пришлось тащить. А тут, случилось же такое, спускается навстречу женщина с младенцем на руках. Она аж остановилась от удивления, завидев, как весьма почтенный дервиш, которому и самому-то силенок явно не хватало на восхождение, тащит на спине своего попутчика. Тут уж любой бы подумал, как велико благочестивое самоотречение дервиша. Опомнившись, она с мольбой обращается к почтеннейшему: - О дервиш! Благослови мое дитятко! Дервиш, на спине которого восседало доказательство того, что на наши мольбы получаем мы совершенно обратное желаемому, прокряхтел: - Будь он проклят, твой ребенок. Слезы ручьем хлынули из глаз несчастной. Даже мужичонку-наглеца поразило столь неслыханное бездушие дервиша. С дикой руганью навешал он тумаков бедолаге и, в сердцах плюнув, отправился дальше один.
В рассказе нашло отражение мнение, бытующее и поныне, что некоторые люди, и в особенности суфии, достигшие определенных ступеней познания, могут на словах проклянуть кого-либо, тогда как на самом деле проклятие это является благословенным.
Если померещился дьявол
Некий набожный человек, отличавшийся поразительной убежденностью в том, что он воистину нелицемерно стремится познать истину, вступил на путь ученичества. Много испытаний довелось пережить ему как в духовной, так и в материальной жизни. Разные бывали у него учителя, да и времени он затратил немало. И однажды, когда он пребывал в состоянии глубокого самосозерцания, ему вдруг почудилось, будто рядом с ним сидит сам дьявол. - Прочь, изыди! - закричал он. - У тебя нет власти надо мной, ибо я иду по Тропе избранных! Видение тотчас исчезло. Но мудрец, проходивший в эту минуту мимо, с грустью в голосе произнес, обращаясь к нему: - Увы, друг мой, вся лестница твоего пути опирается на слишком зыбкую почву, каковой служит твой непреодолимый страх, а также жадность и самовлюбленность. Но тебе все же было даровано наивысшее из возможных для тебя испытаний. - Я не понимаю тебя, - удивился тот. - Все очень просто, - ответил мудрец, - ведь этот "дьявол" был ангелом. А уж дьяволом ты его сам окрестил.
Борода дервиша 
У некоего дервиша была очень пышная, красивая борода, и он очень гордился ею. Ну и, конечно же, несмотря на то, что он очень много времени проводил в молитвах и духовных упражнениях, мысли его все равно были непрестанно обращены на бороду. Она, как ему казалось, свидетельствовала о его важности и величии. Как раз в то самое время Муса предпринял поездку на Синай. И так уж случилось, что повстречался ему на пути этот бородатый дервиш, который сразу узнал Моисея и обратился к нему с просьбой: - О, будь так добр, спроси Аллаха, отчего мне не удается достичь духовного совершенства, хотя я так упорен и непреклонен в исполнении своих религиозных обязанностей? Муса передал просьбу дервиша, и Аллах ответил пророку: -Да, действительно, дервиш этот - один из ищущих, но слишком уж часто думает он о своей бороде. На обратном пути Муса передал дервишу ответ Аллаха. Что тут случилось! В голове несчастного все смешалось, словно в него попала молния. С тех пор большую часть времени он отдавал тому, что терпеливо, волосинку за волосинкой, общипывал свою прекрасную бороду. В конце концов он уверовал, что в этом-то для него и заключено самое важное. И когда Джибрил посетил Мусу, он сказал об этом дервише: - Было время, когда он просто слишком часто думал о своей бороде. Теперь же он больше ни о чем, кроме нее не думает и всю жизнь посвятил ей.
Говорят, что Сеид Кхидр Руми (умер в 1360 г.), который в XIV в. сумел побывать и в Англии, и в Китае, любил пересказывать эту историю, для того чтобы наглядно проиллюстрировать: 1)что, поскольку человек может знать то, чего знать ему не положено, совсем необязательно, чтобы он знал то, что знать ему должно; 2) что бахвальство бородой своей перерождается в нечто противоположное, когда ее сбривают.
Муравьи и карандаш
Как-то раз бежал муравей по листку бумаги, и повстречался ему карандаш, выводивший замысловатые и строгие черные узоры, которые укладывались в красивую линию. - О чудо! - воскликнул муравей. - Эта замечательная штуковина живет своей жизнью, и она умеет оставлять на этой изумительной поверхности следы таких размеров и делает это с такой мощью, на какую муравьи могут быть способны лишь в том случае, если соберутся все разом со всех концов света. А эти узоры! Они так похожи на нас, муравьев, миллионы муравьев, спаянных воедино! О своих мыслях он поведал другому муравью, и тот загорелся новой идеей с не меньшим воодушевлением. Он восхитился точностью наблюдений и мастерству, с каким описал это явление первый. Но тут подбежал третий и сказал: Благодаря убедительности твоего рассказа, не Могу не признать этого, я обследовал сей странный объект. Но я пришел к выводу, что столь замечательную работу совершает вовсе не он сам. Ты, приятель, не заметил, что он закреплен или держится в другом предмете, обхватывающем объект немного выше и заставляющем его производить все действия. Так что движущую силу мы должны приписать второму предмету и не забывать об этом. Таким образом муравьи узнали о существовании пальцев. Но прошло время, еще один муравей вскарабкался на палец и выяснил, что пальцы образуют нечто целое - ладонь, которую он и обследовал с той присущей всякому муравью тщательностью и скрупулезностью, без которых муравьи не были бы муравьями. - Муравьи! - воскликнул он, когда вернулся к своим собратьям. - У меня для вас важная новость. Оказывается, эти щупальца - лишь часть чего-то значительно большего, того, что и придает им движение. Но спустя еще некоторое время муравьи узнали, что ладонь - это часть руки, а та - часть тела и что у тела две руки, а еще у него - две ноги, которые вообще писать не умеют. Исследования муравьев продвигались все дальше и дальше. В конце концов муравьи уже совершенно точно представляли себе всю механику письма. Но целей, значения и от чего оно проистекает - этого они не могли понять с помощью одних лишь присущих им методов познания. Ибо они были "слишком догматичны".
Кто узнал мастера 
Хилали с пятью своими учениками путешествовал по Центральной Азии. Время от времени Хилали заставлял учеников играть ту или иную роль. Так, например, когда они оказались около Балха, навстречу к ним из города вышло целое посольство из именитых граждан, чтобы должным образом поприветствовать мастера. Заметив толпу встречающих, Хилали обратился к Юсуфу Лангу: "Будь ты мастером!" Народ встретил и чествовал Юсуфа, как если бы тот действительно был великим наставником. Сразу же поползли слухи о чудесных исцелениях безнадежных больных, которые имели счастье побывать под одной крышей с мастером. - Вот то, как люди понимают дервишество, но мы-то знаем, что все это вовсе не так, - говорил впоследствии Хилали. Когда путники подошли к Сурбаху, они облачились в одинаковые одежды и вошли в город плечом к плечу, в одну линию, так, что ни один из них не был ни впереди, ни сзади. - Кто из вас великий мастер? - спросил наместник. - Я, - ответил Хилали. В то же мгновенье толпа пала ниц и по ней прошелся восторженный гул: - О, мы узнали тебя по лучезарному сиянию твоих глаз! - Запомните этот урок, - сказал Хилали своим путникам. Когда же странники пришли в Кандагар, наместник Сардар устроил в честь своих гостей великолепнейший прием. Все расселись кружком. Но Хилали заранее распорядился, чтобы ученики во время обеда обращались с ним, как с зеленым новичком, лишь недавно вступившим на путь ученичества, а к Джафару Акхундзаде относились с величайшим почтением, как если бы он был настоящим наставником. Ученики исполнили все, как велел Хилали. И казалось, все шло, как предполагалось, но в самый разгар пиршества наместник Сардар поднялся и сказал: - Странно мне, но именно самый младший из вас, почтеннейшие, озарен тем, присущим только великим мастерам внутренним сиянием, которое ни с чем нельзя спутать, именно поэтому я и буду чествовать его, как величайший магнетический центр века. И тогда все почтили Хилали, так как Сардар хотя и являлся правителем, но обладал великим даром постигать то, что недоступно простым смертным.
Соломон, москит и ветер 
Как-то раз Москит явился ко двору царя Соломона Наимудрейшего. - Мир тебе, о великий Соломон! - пропищал Москит. - Я пришел на твой суд, чтобы искать у тебя защиты от злобных нападок и несправедливостей, коими меня притесняют чуть ли не ежедневно. - Расскажи мне о твоих горестях, и мы, конечно, выслушаем тебя, - ответил Соломон. Обрадовался Москит и запищал дальше: - О прославнейший, справедливейший! Жалоба моя на Ветер. Куда бы ни собирался я лететь, Ветер тут же начинает злобствовать и творить мне козни: он уносит меня прочь, и я утратил уже последнюю надежду хоть когда-нибудь достичь тех блаженных краев, кои, как кажется мне, предопределены для меня великой справедливостью. Соломон терпеливо выслушал жалобу и произнес: - В согласии с принципами справедливости, принятыми у нас, ни одна из жалоб не может рассматриваться судом до тех пор, пока в суд не явится ответчик. Обернулся царь к верным слугам своим и приказал: - Призовите-ка сюда Ветер, дабы смог он дать свои объяснения по этому делу. Сказано - сделано. И вот легкий ветерок, предвещавший приближение Ветра, перерос уже в мощный, неумолимый поток. И тогда, едва пробиваясь сквозь рев Ветра, жалкий голосок Москита пропищал над ухом царя: - О великий царь! Я забираю свою жалобу! И так уж я едва живой, а когда доберется он сюда, меня и вовсе не станет. Так вот и получилось, что истец и суд были поставлены в такие условия, которые сами по себе, независимо от их воли и желания, отрицали всякую возможность справедливости.
Пчелы и полое дерево 
Некий жаждущий знаний спросил Сайда Джафара, великого мастера четырех Путей: "Который из всех Путей наилучший и отчего вокруг тех, кто проповедует озарение, так много ревностных последователей и почитателей?" Джафар ответил следующей притчей. Давным-давно рос в далекой стороне лес, и радовал он всякий глаз веселой буйностью молодых побегов. Деревья в лесу давали кров и пищу многим зверушкам и пичужкам, приносили плоды и жили ровно столько, сколько было им отведено. Но пришло время, когда деревья, до дна испив чашу этой жизни, умерли, как и все живое когда-нибудь да умирает. И стал лес безжизненным, а скорее, почти безжизненным, потому что как-то раз пролетал мимо него пчелиный рой. Пчелы искали удобное место, где бы им можно было обосноваться, а в лесу оказалось множество полых деревьев; в них-то и устроили пчелы замечательные, по их понятиям, улья. И для многих поколений пчел мертвые стволы стали настоящим домом. Но время шло, и истлевшие от старости стволы не могли уже выдерживать своего веса и начали падать один за другим. Те пчелы, которые, по счастливой случайности, жили в более крепких деревьях, кивали на своих менее удачливых собратьев и жужукались между собой: - Нет, вы поглядите, сколь жалки они! Да, они заслуживают столь жестокого возмездия! Некоторые говорили иначе: - Давайте пустим несчастных в свои улья, в конце концов, то же самое могло произойти и с нами. Были и другие, которые зудели свое: - Они были так беспечны и безалаберны, не лучше ли нам побеспокоиться о нашем жилище, чтобы с ним не произошло того же. Но что бы пчелы ни говорили, все равно понемногу, один за другим, стволы некогда могучих деревьев падали на землю и рассыпались в труху. И наконец все пчелы оказались бездомными, хотя с одними это случилось раньше, а с другими - позже. Пчелы мыслили лишь категориями очевидного, многие из них даже и не догадывались, что первоначально улья были созданы лишь как временное укрытие. Большинство из них не понимало, да и не могло понять, что они должны были позаботиться о своих новых жилищах еще до того, как деревья начали рассыпаться. И это последнее случилось потому, что они не соизволили уделить даже малую часть своего времени и сил для того, чтобы хоть немного познать природу своего окружения.